– Ну, там‑то до профессионализма – как до небес!

– А в случае с Оганесовым? Кто он такой? Аптекарь. На языке моей молодости – провизор.

– Не обижайтесь, Александр Григорьевич, – смутился Зубров.

Акинфиев внимательно посмотрел на него, вытер губы салфеткой.

– Я ведь на самом деле не такое ископаемое, как вам кажется, Сережа, – сказал он доверительно.

– Да я и не говорю… – снова потупил глаза молодой следователь.

– Врете. Ну да ладно. Идемте отсюда, ради Бога! Извините, что я вытащил вас из дома. Не терпелось с кем‑то поделиться, поехал в прокуратуру, а там никого нет, все празднуют. Сколько с меня?

– Александр Григорьевич, – вздохнул Зубров, – за все заплачено.

…Они молча шли по вечернему проспекту к метро. Какая‑то девушка осыпала их конфетти. На капоте «Мерседеса» распивала шампанское компания нуворишей. Проехала «скорая», рассекая «мигалкой» снежную пелену, – без сирены, словно не желая портить людям праздник.

– О чем вы задумались? – спросил Акинфиев.

– О том, где и по какому случаю они могли встречаться. Призывались из разных мест…

– Я нашел несколько любопытных параллелей. Но крутить эту версию нужно немедленно, Сергей. Прошу вас завтра же мобилизовать бригаду и распределить людей по военкоматам. Поднять все архивы. Я немного задержусь… личные, так сказать, обстоятельства. Мудруют чего‑то надо мной эскулапы.

Зубров понимал, что без пяти минут пенсионер потихоньку передает ему бразды правления. Однако старик был не из тех, кто пытается переложить с больной головы на здоровую, а значит, действительно чувствовал себя «архискверно».

– А задумались вы все же не об этом, – постарался улыбнуться Акинфиев, когда настала пора прощаться.

– Не об этом, – признался Зубров. – Шелехов по‑своему прав. ФСБ забрала Кныха не случайно. И Генеральная его дело не случайно взяла под контроль. Потому что Кных – дерьмо и дешевка. Он прикрытие. Поэтому его сдадут при первом же удобном случае и непременно постараются выполнить предписание: «Живым не брать».

– Ладно, Сергей. Нам до этих дел как до неба. Наше дело – изобличить.

Они расстались. Акинфиев ехал домой и думал, какие разные люди, этот симпатичный парень и Рыбаков, хотя они почти ровесники. Оперуполномоченный представлялся ему человеком «без комплексов», а таких, по убеждению Акинфиева, следовало опасаться: они не способны к покаянию.

* * *

Рыбаков молча отдернул суконную штору, которая закрывала вход в тускло освещенное помещение. Следом вошел его сопровождающий в пыжиках. Двое других охранников оставались снаружи.

За дощатым столом спиной ко входу сидел человек в фуфайке и унтах и звучно прихлебывал чай из большой фаянсовой кружки.

– Оружие на стол, – распорядился он, повернувшись лицом к вошедшим.

Рыбаков тотчас же узнал в нем Круглова. Старлей расстегнул куртку (на полную катушку работал мощный чугунный калорифер), спокойно подошел и выложил «Макаров».

– А вы свое? – вежливо спросил он.

– Обыщи‑ка его, – приказал Круглов охраннику.

Тот подтолкнул Рыбакова к фанерной стене, властными жестами заставил поднять руки. Чувствовалась хватка бывшего спецназовца.

– Ничего нет. Запасная обойма и ксива, – сообщил верзила в пыжиковой шапке.

– Садись, – пробежав глазами удостоверение, кивнул Круг‑лов на табуретку.