Бакс хохотнул, достал новую сигарету.

– Что‑то не пойму, о каких структурах ты… – начал было Круглов.

– Не понимаете?.. Я сейчас попытаюсь объяснить доходчиво – специально для вас. Кныху делают крышу менты. Не такие, как я, конечно – посерьезнее. Генерал‑майор Карпухин из областного управления, например. Или охранные фирмы – такие, как «Кипарис» во главе с Букельским. Не знаю, кто там обеспечивает спевку с чекистами – вы или ваш коллега Юшков…

Кстати, капитала, что взяли на Волхонке, хватило на избирательную кампанию Перельмана? Или казначею Крапивину пришлось прокручивать эти баксы… – он посмотрел на застывшего с незажженной сигаретой подручного Круглова. – Прошу прощения за невольный каламбур… прокручивать через фирму «Сарагоса»?.. Но черт с ним со всем, лично мне весь этот «спрут» глубоко до фонаря. Я не политик. И даже не чекист. Я – мент, опер. С точки зрения вашего умного товарища – мусор. Поэтому мне нужен Кных.

Рыбаков говорил тоном терпеливого педагога, вдалбливающего простой материал в голову тупого ученика.

Круглов при этом цинично усмехался, барабанил ногтями по столу, качал головой или пытался перехватить взгляд совершенно ошалевшего Бакса, но по мере неторопливого монолога в глазах его мелькало что‑то жесткое и весь он напрягался, превращаясь в зрение и слух.

– И зачем же, позволь спросить? – только и вымолвил бывший гэбист.

То, что он не пытался ничего опровергать, Рыбакова насторожило.

– Об этом я скажу ему сам, – кратко ответил опер.

– Подай ему Кныха, Сева, – хмыкнул Бакс и наконец чиркнул спичкой. – На тарелочке с голубой каемочкой. Желательно пьяного и связанного. Он его возьмет и в МУР приведет, ему за это премию выпишут.

– Хватит, – раздраженно зыркнул на него Круглов. – И кому, кроме тебя, Шерлокхолмс Пинкертонович Томин‑Зна‑менский, еще известна вся эта хреновина?

– Хреновина, Донкарлеон Алькапонович Козаностринский, – отчеканил Рыбаков, – известна юным пионерам да Агате Кристи с Сименоном. А мне известны факты.

– Тебе мало? – прогудел Бакс и угрожающе привстал.

– Слушай, мент, – побагровел Круглов. – Что‑то я не пойму, в какую игру ты играешь? Ты дурак или работаешь на дураков?

– Я работаю на себя. И я не дурак. Просто я еще не все сказал.

– Так говори, не стесняйся! Я сюда не в бирюльки играть приехал!

– Да скажу, скажу… – скрипнул зубами Рыбаков. – Твой каратист долбаный… в общем, я уж тут сижу, сижу… упираюсь из последних сил…

Бакс понял, о чем речь, и заржал, да так заразительно, что Круглов улыбнулся.

– Ну так в чем дело? Иди! – великодушно позволил он.

– Бакс пусть проводит, а то еще убегу, – сказал опер и, схватив куртку, засеменил к двери.

– Там есть кому присмотреть, – ухмыльнулся Бакс. – Куда ты, на хрен, денешься!

– Шалов, присмотри за гостем, – послышалось сзади. Старлей оглянулся. Комната одна, кто тут мог еще быть?! Круглов держал в руке многоканальную рацию «Кенвуд».

На улице заметно похолодало. Над сторожкой низко висел месяц, на темном небе кое‑где виднелись звезды, снег отливал золотыми искорками. Силуэты охранников маячили справа и слева, где‑то поблизости перетаптывался еще один: ветер доносил ароматный дымок американских сигарет.

«Связь… –думал опер. – Разговор прослушивался? Едва ли.