Потом – скоро отпуск. Когда родилась дочка, стало любимым временем года навсегда. Ее восемнадцать было позавчера, но сам он готовился заранее. Почти за год, когда решил отпустить бороду и перестать просить жену подстричь его: на парикмахерские уже давно было жалко денег, да и ходить туда-обратно…
Это тяжело. Несмотря на горсть таблеток, утешительные слова врачей и помощь – то же жены, то дочери – когда кто-нибудь из них не занят.
За этот почти год он оброс смешной бородой, где темные и рыжие вперемешку волосы были прошиты строчками седины. Мучался, но не сбривал. Это – как и патлы вокруг постоянно опухшего от сердечной хвори лица – было частью Плана. Он так и говорил сам себе – План. Непременно с большой буквы.
Раньше он любил строить другие планы – мелкие, без больших букв, но подробные. Купить, поменять, построить, съездить. Строки глаголов с непременной нумерацией слева, как же иначе. И с удовольствием вычеркивать оставшееся в прошедшем времени. Вы-пол-не-но.
Мимо стоящего посреди тротуара Сергея Сергеевича пробежала собака. Рыжая, худая, с недоверчивым взглядом карих глаз. Обнюхала ноги, вопросительно задрала голову: нет ли чего пожрать?
– Нет, – сказал он вслух. Это первая ошибка, надо было взять хоть какой-то еды. Корявый у него План, недоношенный. Иначе и не скажешь.
Проводив глазами собаку, Сергей Сергеевич пригладил обдуваемую ветерком лысину: неприятные отросшие волосы и бороду он сбрил полчаса назад: сам, машинкой, натужно дыша, когда пришлось подметать пол в ванной и ссыпать остатки волос в пакет – вот он, свертком в кармане, не забыть бы выкинуть по дороге.
Лицо его, мучнисто-белое, незагорелое и болезненное, украшали заранее купленные очки. Фотохромные, если кто еще помнит это слово, застрявшее в восьмидесятых вместе с «прорабами перестройки», кассетными магнитофонами и трамвайным билетом за три копейки, украшенным серийным номером. Если счастливый – надо съесть. Чтобы жить дальше, восходя по сверкающему парапету юности, за которым, как оказалось, не было никакого счастья. Глухие как забор девяностые, шалые нулевые и изрядный кусок десятых, кончившийся…
А плохо он кончился. С тех пор почти-смерть и не-жизнь стали для Сергея одним и тем же.
А очки – ну что очки? Всего лишь темнеющие на солнце и становящиеся прозрачными в полутьме. В хитрую физику процесса, из-за которого так получалось, он никогда не вдавался.
Второй ошибкой стало то, что он не взял палку. Бадик, как говаривали в его юности. Подпорку для слабых на ноги, но сильных духом – мучается, но идет, дорогу герою! Пришлось ковылять подобно дрессированному медведю: почти не поднимая ноги, чтобы не шаркать подошвами, слегка раскачиваясь.
Наверняка он попал в память десятка видеорегистраторов: вон, весь двор машинами заставлен, но это его не беспокоило – одежду, которая на нем, жена и дочь никогда не видели. Что-то заказано в их отсутствие из интернет-магазинов, часть куплена в ближайшем «Спортмастере» – уж туда-то он доползал, несмотря ни на что. Очки. Лысина. Бороды нет. На щеке – приметный пластырь, ярко-белые полоски крест-накрест. За углом оторвет, чтобы сбить всех с толку окончательно. А потом – в урну их, вместе с набитым волосами пакетом.
Справку об инвалидности, розовую бумажку, поделившую жизнь на «до» и «после», он тоже оставил дома. Хотел сжечь в балконной пепельнице для гостей, но передумал. Ни к чему этот пафос, валяется в шкафу, пусть там и останется. Бессрочно. Плохое какое-то слово, хотя есть и в нем перспектива, но тусклая, колючая. Подобная ходьбе по болоту под серым небом. Инвалидность установлена бессрочно.
Навстречу пробежала молодая пара, едва не толкнув плечами – расцепили руки в последний момент. Девчонка, чуть младше его Алисы, даже глаз от телефона не подняла, а ее парень окинул Сергея недовольным взглядом: куда ты вылез, старик? Сидел бы дома. |