|
– Ну, что тут смотреть? Чего не видали? Подите отсюда! Что вы тут набились? – кричала она на них. – А вот ещё! – выговорил Евсей, подавая ей другой пакет. – Покажите, покажите! – пристали некоторые. Аграфена рванула бумажку, и оттуда посыпалось несколько колод игранных, но ещё почти новых карт. – Вот нашёл что привезти! – сказала Аграфена, –ты думаешь, мне только и дела, что иг-рать? как же! Выдумал что: стану я с тобой играть! Она спрятала и карты. Через час Евсей опять сидел уже на старом месте, между столом и печкой. – Господи! какой покой! – говорил он, то поджимая, то протягивая ноги, – то ли дело здесь! А у нас, в Петербурге, просто каторжное житьё! Нет ли чего перекусить, Аграфена Ивановна? С последней станции ничего не ели. – Ты ещё не отстал от своей привычки? На! Видишь, как принялся; видно, вас там не кор-мили совсем. Александр прошёл по всем комнатам, потом по саду, останавливаясь у каждого куста, у каждой скамьи. Ему сопутствовала мать. Она, вглядываясь в его бледное лицо, вздыхала, но плакать боялась; её напугал Антон Иваныч. Она расспрашивала сына о житье-бытье, но никак не могла добиться причины, отчего он стал худ, бледен и куда девались волосы. Она предлагала ему и покушать и выпить, но он, отказавшись от всего, сказал, что устал с дороги и хочет уснуть. Анна Павловна посмотрела, хорошо ли постлана постель, побранила девку, что жёстко, за-ставила перестлать при себе и до тех пор не ушла, пока Александр улёгся. Она вышла на цыпоч-ках, погрозила людям, чтоб не смели говорить и дышать вслух и ходили бы без сапог. Потом велела послать к себе Евсея. С ним пришла и Аграфена. Евсей поклонился барыне в ноги и поцеловал у ней руку. – Что это с Сашенькою сделалось? – спросила она грозно, – на кого он стал похож – а? Евсей молчал. – Что ж ты молчишь? – сказала Аграфена, – слышишь, барыня тебя спрашивает? – Отчего он так похудел? – сказала Анна Павловна, – куда волоски-то у него девались? – Не могу знать, сударыня! – сказал Евсей, – барское дело! – Не можешь знать! А чего ж ты смотрел? Евсей не знал, что сказать, и всё молчал. – Нашли кому поверить, сударыня! – промолвила Аграфена, глядя с любовью на Евсея, – добро бы человеку! Что ты там делал? Говори-ка барыне! Вот ужо будет тебе! – Я ли, сударыня, не усердствовал! – боязливо сказал Евсей, глядя то на барыню, то на Аграфену, – служил верой и правдой, хоть извольте у Архипыча спросить. – У какого Архипыча? – У тамошнего дворника. – Вишь ведь, что городит! – заметила Аграфена. – Что вы его, сударыня, слушаете! Запе-реть бы его в хлев – вот и стал бы знать! – Готов не токмя что своим господам исполнять их барскую волю, – продолжал Евсей, – хоть умереть сейчас! Я образ сниму со стены… – Все вы хороши на словах! – сказала Анна Павловна. – А как дело делать, так вас тут нет! Видно, хорошо смотрел за барином: допустил до того, что он, голубчик мой, здоровье потерял! Смотрел ты! Вот ты увидишь у меня… Она погрозила ему. – Я ли не смотрел, сударыня? В восемь-то лет из барского белья только одна рубашка про-пала, а то у меня и изношенные-то целы. – А куда она пропала? – гневно спросила Анна Павловна. – У прачки пропала. Я тогда докладывал Александру Федорычу, чтоб вычесть у ней, да они ничего не сказали. – Видишь, мерзавка, – заметила Анна Павловна, – польстилась на хорошее-то бельё! – Как не смотреть! – продолжал Евсей. – Дай бог всякому так свою должность справить. Они, бывало, ещё почивать изволят, а я и в булочную сбегаю… – Какие он булки кушал? – Белые-с, хорошие. |
