|
Вот ты, кажется, к ней письмо пишешь? Так? – Да… я начал было… – А к матери писал? – Нет ещё, я хотел завтра. – Отчего же завтра? К матери завтра, а к Софье, которую через месяц надо забыть, сего-дня… – Софью? можно ли её забыть? – Должно. Не брось я твоих залогов, так, пожалуй, чего доброго, ты помнил бы её лишний месяц. Я оказал тебе вдвойне услугу. Через несколько лет эти знаки напомнили бы тебе глу-пость, от которой бы ты краснел. – Краснеть от такого чистого, святого воспоминания? это значит не признавать поэзии… – Какая поэзия в том, что глупо? поэзия, например, в письме твоей тётки! жёлтый цветок, озеро, какая-то тайна… как я стал читать – мне так стало нехорошо, что и сказать нельзя! чуть не покраснел, а уж я ли не отвык краснеть! – Это ужасно, ужасно, дядюшка! стало быть, вы никогда не любили? – Знаков терпеть не мог. – Это какая-то деревянная жизнь! – сказал в сильном волнении Александр, – прозябание, а не жизнь! прозябать без вдохновенья, без слёз, без жизни, без любви … – И без волос! – прибавил дядя. – Как вы, дядюшка, можете так холодно издеваться над тем, что есть лучшего на земле? ведь это преступление… Любовь… святые волнения! – Знаю я эту святую любовь: в твои лета только увидят локон, башмак, подвязку, дотронут-ся до руки – так по всему телу и побежит святая, возвышенная любовь, а дай-ка волю, так и то-го… Твоя любовь, к сожалению, спереди; от этого никак не уйдёшь, а дело уйдёт от тебя, если не станешь им заниматься. – Да разве любовь не дело? – Нет: приятное развлечение, только не нужно слишком предаваться ему, а то выйдет вздор. От этого я и боюсь за тебя. – Дядя покачал головой. – Я почти нашёл тебе место: ты ведь хочешь служить? – сказал он. – Ах, дядюшка, как я рад! Александр бросился и поцеловал дядю в щёку. – Нашёл-таки случай! – сказал дядя, вытирая щеку, – как это я не остерёгся! Ну, так слушай же. Скажи, что ты знаешь, к чему чувствуешь себя способным. – Я знаю богословие, гражданское, уголовное, естественное и народное права, диплома-цию, политическую экономию, философию, эстетику, археологию… – Постой, постой! а умеешь ли ты порядочно писать по-русски? Теперь пока это нужнее всего. – Какой вопрос, дядюшка: умею ли писать по-русски! – сказал Александр и побежал к ко-моду, из которого начал вынимать разные бумаги, а дядя между тем взял со стола какое-то пись-мо и стал читать. Александр подошёл с бумагами к столу и увидел, что дядя читает письмо. Бумаги у него выпали из рук. – Что это вы читаете, дядюшка? – сказал он в испуге. – А вот тут лежало письмо, к другу, должно быть. Извини, мне хотелось взглянуть, как ты пишешь. – И вы прочитали его? – Да, почти – вот только две строки осталось, – сейчас дочитаю; а что? ведь тут секретов нет, иначе бы оно не валялось так… – Что же вы теперь думаете обо мне? – Думаю, что ты порядочно пишешь, правильно, гладко… – Стало быть, вы не прочли, что тут написано? – с живостью спросил Александр. – Нет, кажется, всё, – сказал Пётр Иваныч, поглядев на обе страницы, – сначала описыва-ешь Петербург, свои впечатления, а потом меня. – Боже мой! – воскликнул Александр и закрыл руками лицо. – Да что ты? что с тобой? – И вы говорите это покойно? вы не сердитесь, не ненавидите меня? – Нет! из чего мне бесноваться? – Повторите, успокойте меня. – Нет, нет, нет. – Мне всё не верится; докажите, дядюшка… – Чем прикажешь? – Обнимите меня. |
