|
Коротко и ясно. – Удерживать в груди своей благородный порыв чувства!.. – О, я знаю, ты не станешь удерживать; ты готов на улице, в театре броситься на шею при-ятелю и зарыдать. – Так что же, дядюшка? Сказали бы только, что это человек с сильными чувствами, что кто чувствует так, тот способен ко всему прекрасному и благородному и неспособен… – Неспособен рассчитывать, то есть размышлять. Велика фигура – человек с сильными чувствами, с огромными страстями! Мало ли какие есть темпераменты? Восторги, экзальтация: тут человек всего менее похож на человека, и хвастаться нечем. Надо спросить, умеет ли он управлять чувствами; если умеет, то и человек… – По-вашему, и чувством надо управлять, как паром, – заметил Александр, – то выпустить немного, то вдруг остановить, открыть клапан или закрыть… – Да, этот клапан недаром природа дала человеку – это рассудок, а ты вот не всегда им пользуешься – жаль! а малый порядочный! – Нет, дядюшка, грустно слушать вас! лучше познакомьте меня с этой приезжей барыней… – С которой? с Любецкой? Она была вчера? – Была, долго говорила со мной о вас, спрашивала о своём деле. – Ах, да! кстати… Дядя вынул из ящика бумагу. – Отвези ей эту бумагу, скажи, что вчера только, и то насилу, выдали из палаты; объясни ей хорошенько дело: ведь ты слышал, как мы с чиновником говорили? – Да, знаю, знаю; уж я объясню. Александр обеими руками схватил бумагу и спрятал в карман. Пётр Иваныч посмотрел на него. – Да чего ж тебе вздумалось познакомиться с нею? Она, кажется, неинтересна: с бородав-кой у носа. – С бородавкой? Не помню. Как это вы заметили, дядюшка? – У носа да не заметить! Что ж тебе хочется к ней? – Она такая добрая и почтенная… – Как же это ты бородавки у носа не заметил, а уж узнал, что она добрая и почтенная? это странно. Да позволь… у ней ведь есть дочь – эта маленькая брюнетка. А! теперь не удивляюсь. Так вот отчего ты не заметил бородавки на носу! Оба засмеялись. – А я так удивляюсь, дядюшка, – сказал Александр, – что вы прежде заметили бородавку на носу, чем дочь. – Подай-ка назад бумагу. Ты там, пожалуй, выпустишь всё чувство и совсем забудешь за-крыть клапан, наделаешь вздору и чёрт знает что объяснишь… – Нет, дядюшка, не наделаю. И бумаги, как хотите, не подам, я сейчас же… И он скрылся из комнаты. А дело до сих пор шло да шло своим чередом. В службе заметили способности Александра и дали ему порядочное место. Иван Иваныч и ему с почтением начал подносить свою табакерку, предчувствуя, что он, подобно множеству других, послужив, как он говаривал, без году неделю, обгонит его, сядет ему на шею и махнёт в начальники отделения, а там, чего доброго, и в вице-директоры, как вон тот, или в директоры, как этот, а начинали свою служебную школу и тот и этот под его руководством. «А я работай за них!» – прибавил он. В редакции журнала Александр тоже сделался важным лицом. Он занимался и выбором, и переводом, и поправкою чужих статей, писал и сам разные теоретические взгляды о сельском хозяйстве. Денег у него, по его мнению, было больше, нежели сколько нужно, а по мнению дяди, ещё недовольно. Но не всегда он работал для денег. Он не отказывался от отрадной мысли о другом, высшем призвании. Юношеских его сил ставало на всё. Он крал время у сна, у службы и писал и стихи, и повести, и исторические очерки, и биографии. Дядя уж не обклеивал перегородок его сочинениями, а читал их молча, потом посвистывал или говорил: «Да! это лучше прежнего». Несколько статей явилось под чужим именем. Александр с радостным трепетом прислушивался к одобрительному суду друзей, которых у него было множество и на службе, и по кондитерским, и в частных домах. |
