|
. Как она переменилась! как стала наряжаться для графа! Бывало, приеду, она бледнеет, едва может говорить… лжёт… о нет… Тут слёзы хлынули сильнее. – Если б мне осталось утешение, – продолжал он, – что я потерял её по обстоятельствам, если б неволя принудила её… пусть бы даже умерла – и тогда легче было бы перенести… а то нет, нет… другой! это ужасно, невыносимо! И нет средств вырвать её у похитителя: вы обезору-жили меня… что мне делать? научите же! Мне душно, больно… тоска, мука! я умру… застре-люсь… Он облокотился на стол, закрыл голову руками и громко зарыдал… Пётр Иваныч растерялся. Он прошёлся раза два по комнате, потом остановился против Александра и почесал голову, не зная, что начать. – Выпей вина, Александр, – сказал Пётр Иваныч сколько мог понежнее, – может быть – того… Александр – ничего, только плечи и голова его судорожно подёргивались; он всё рыдал. Пётр Иваныч нахмурился, махнул рукой и вышел из комнаты. – Что мне делать с Александром? – сказал он жене. – Он там у меня разревелся и меня вы-гнал; я совсем измучился с ним. – А ты так его и оставил? – спросила она, – бедный! Пусти меня, я пойду к нему. – Да ничего не сделаешь: это уж такая натура. Весь в тётку: та такая же плакса. Я уж нема-ло убеждал его. – Только убеждал? – И убедил: он согласился со мной. – О, я не сомневаюсь: ты очень умён и… хитёр! – прибавила она. – Слава богу, если так: тут, кажется, всё, что нужно. – Кажется, всё, а он плачет. – Я не виноват, я сделал всё, чтоб утешить его. – Что ж ты сделал? – Мало ли? И говорил битый час… даже в горле пересохло… всю теорию любви точно на ладони так и выложил, и денег предлагал… и ужином – и вином старался… – А он всё плачет? – Так и ревёт! под конец ещё пуще. – Удивительно! Пусти меня: я попробую, а ты пока обдумай свою новую методу… – Что, что? Но она, как тень, скользнула из комнаты. Александр всё ещё сидел, опершись головой на руки. Кто-то дотронулся до его плеча. Он поднял голову: перед ним молодая, прекрасная женщина, в пеньюаре, в чепчике a la Finoise . – Ma tante! – сказал он. Она села подле него, поглядела на него пристально, как только умеют глядеть иногда жен-щины, потом тихо отёрла ему платком глаза и поцеловала в лоб, а он прильнул губами к её руке. Долго говорили они. Через час он вышел задумчив, но с улыбкой и уснул в первый раз покойно после многих бессонных ночей. Она воротилась в спальню с заплаканными глазами. Пётр Иваныч давным-давно храпел. Часть Вторая I Прошло с год после описанных в последней главе первой части сцен и происшествий. Александр мало-помалу перешёл от мрачного отчаянья к холодному унынию. Он уже не гремел проклятиями, с присовокуплением скрежета зубов, против графа и Наденьки, а клеймил их глубоким презрением. Лизавета Александровна утешала его со всею нежностью друга и сестры. Он поддавался охотно этой милой опеке. Все такие натуры, какова была его, любят отдавать свою волю в рас-поряжение другого. Для них нянька – необходимость. Наконец страсть выдохлась в нём, истинная печаль прошла, но ему жаль было расстаться с нею; он насильственно продолжил её, или, лучше сказать, создал себе искусственную грусть, играл, красовался ею и утопал в ней. Ему как-то нравилось играть роль страдальца. Он быт тих, важен, туманен, как человек, выдержавший, по его словам, удар судьбы, – говорил о высоких страданиях, о святых, возвы-шенных чувствах, смятых и втоптанных в грязь – «и кем? – прибавлял он, – девчонкой, кокеткой и презренным развратником, мишурным львом. |
