|
Я страдаю, гибну… дайте мне своего холодного разума. Скажите всё, что может облег-чить и успокоить больное сердце… – Да, скажи тебе – ты, пожалуй, и опять воротишься туда… – Какая мысль! после того… – Ворочаются после и не этого! честное слово – не пойдёшь? – Клятву, если угодно. – Нет, честное слово: это вернее. – Честное слово. – Ну, вот видишь ли: мы решили, что граф не виноват… – Положим так; что же? – Ну, а чем виновата твоя эта… как её? – Чем виновата Наденька! – с изумлением возразил Александр, – она не виновата! – Нет! ну, чем, скажи? её не за что презирать. – Не за что! нет, дядюшка, это уж из рук вон! Положим, граф… ещё так… он не знал… да и то нет! а она? кто же после этого виноват? я? – Да почти так, а в самом-то деле никто. Скажи, за что ты её презираешь? – За низкий поступок. – В чём же он состоит? – Заплатить неблагодарностью за высокую, безграничную страсть… – За что тут благодарить? разве ты для неё, из угождения к ней любил? хотел услужить ей, что ли? так для этого ты бы лучше мать полюбил. Александр глядел на него и не знал, что сказать. – Ты бы не должен был обнаруживать пред ней чувства во всей силе: женщина охлаждает-ся, когда мужчина выскажется весь… Ты бы должен был узнать её характер, да и действовать сообразно этому, а не лежать как собачонка у ног. Как это не узнать компаниона, с которым имеешь какое бы то ни было дело? Ты бы разглядел тогда, что от неё больше и ожидать нельзя. Она разыграла свой роман с тобой до конца, точно так же разыграет его и с графом и, может быть, ещё с кем-нибудь… больше от неё требовать нельзя: выше и дальше ей нейти! это не такая натура: а ты вообразил себе бог знает что… – Но зачем же она полюбила другого? – с горестью перебил Александр. – Вот вина-то где: умный вопрос! Ах ты, дикарь! А зачем ты её полюбил? Ну, разлюби по-скорее! – Разве это от меня зависит? – А разве от неё зависело полюбить графа? Сам же твердил, что не надо стеснять порывов чувства, а как дело дошло до самого, так зачем полюбила! Зачем такой-то умер, такая-то с ума сошла? – как отвечать на такие вопросы? Любовь должна же кончиться когда-нибудь: она не может продолжаться век. – Нет, может. Я чувствую в себе эту силу сердца: я бы любил вечною любовью… – Да! а полюби тебя покрепче, так и того… на попятный двор! всё так, знаю я! – Пусть бы кончилась её любовь, – сказал Александр, – но зачем она кончилась так?.. – Не всё ли равно? ведь тебя любили, ты наслаждался – и довольно! – Отдалась другому! – говорил Александр, бледнея. – А ты бы хотел, чтоб она любила тихонько другого, а тебя продолжала уверять в любви? Ну, ты сам реши, что ей делать, виновата ли она? – О, я отомщу ей! – сказал Александр. – Ты неблагодарен, – продолжал Пётр Иваныч, – это дурно! Что бы женщина ни сделала с тобой, изменила, охладела, поступила, как говорят в стихах, коварно, – вини природу, предавай-ся, пожалуй, по этому случаю философским размышлениям, брани мир, жизнь, что хочешь, но никогда не посягай на личность женщины ни словом, ни делом. Оружие против женщины – снисхождение, наконец, самое жестокое – забвение! только это и позволяется порядочному че-ловеку. Вспомни, что полтора года ты вешался всем на шею от радости, не знал, куда деваться от счастья! полтора года беспрерывных удовольствий! воля твоя – ты неблагодарен! – Ах, дядюшка, для меня не было ничего на земле святее любви: без неё жизнь не жизнь… – А! – с досадой перебил Пётр Иваныч, – тошно слушать такой вздор! – Я боготворил бы Наденьку, – продолжал Александр, – и не позавидовал бы никакому счастью в мире; с Наденькой мечтал я провести всю жизнь – и что же? где эта благородная, ко-лоссальная страсть, о которой я мечтал? она разыгралась в какую-то глупую, пигмеевскую коме-дию вздохов, сцен, ревности, лжи, притворства, – боже! боже! – Зачем же ты воображал, чего не бывает? Не я ли твердил тебе, что ты до сих пор хотел жить такой жизнию, какой нет? У человека, по-твоему, только и дела, чтоб быть любовником, мужем, отцом… а о другом ни о чём и знать не хочешь. |
