|
Теперь… Пётр Иваныч налил себе вина и выпил. – Экой болван! – сказал он, – подал холодный лафит. Александр смолчал, поникнув головой. – Теперь скажи, – продолжал дядя, грея стакан с вином в обеих руках, – за что ты хотел стереть графа с лица земли? – Я уж сказал вам за что! не он ли уничтожил моё блаженство? Он, как дикий зверь, во-рвался… – В овчарню! – перебил дядя. – Похитил всё, – продолжал Александр. – Он не похитил, а пришёл да и взял. Разве он обязан был справляться, занята ли твоя кра-савица, или нет? Я не понимаю этой глупости, которую, правду сказать, большая часть любов-ников делают от сотворения мира до наших времён: сердиться на соперника! может ли быть что-нибудь бессмысленней – стереть его с лица земли! за что? за то, что он понравился! как будто он виноват и как будто от этого дела пойдут лучше, если мы его накажем! А твоя… как её? Ка-тенька, что ли, разве противилась ему? сделала какое-нибудь усилие, чтоб избежать опасности? Она сама отдалась, перестала любить тебя, нечего и спорить – не воротишь! А настаивать – это эгоизм! Требовать верности от жены – тут есть ещё смысл: там заключено обязательство; от это-го зависит часто существенное благосостояние семейства; да и то нельзя требовать, чтоб она ни-кого не любила… а можно только требовать, чтоб она… того… Да и ты сам не отдал ли её графу обеими руками? оспоривал ли ты её? – Вот я и хочу оспоривать, – сказал Александр, вскочив с места, – а вы останавливаете мой благородный порыв… – Оспоривать с дубиной в руках! – перебил дядя, – мы не в киргизской степи. В образован-ном мире есть другое орудие. За это надо было взяться вовремя и иначе, вести с графом дуэль другого рода, в глазах твоей красавицы. Александр смотрел в недоумении на дядю. – Какую же дуэль? – спросил он. – А вот сейчас скажу. Ты как действовал до сих пор? Александр, со множеством околичностей, смягчений, изворотов, кое-как, с ужимками, рас-сказал весь ход дела. – Видишь ли? сам во всём кругом виноват, – примолвил Пётр Иваныч, выслушав и смор-щившись, – сколько глупостей наделано! Эх, Александр, принесла тебя сюда нелёгкая! стоило за этим ездить! Ты бы мог всё это проделать там, у себя, на озере, с тёткой. Ну, как можно так ре-бячиться, делать сцены… беситься? фи! Кто нынче это делает? Что, если твоя… как её? Юлия… расскажет всё графу? Да нет, этого опасаться нечего, слава богу! Она, верно, так умна, что на вопрос его о ваших отношениях сказала… – Что сказала? – поспешно спросил Александр. – Что дурачила тебя, что ты был влюблён, что ты противный, надоел ей… как это они все-гда делают… – Вы думаете, что она… так и… сказала? – спросил Александр, бледнея. – Без всякого сомнения. Неужели ты воображаешь, что она расскажет, как вы там в саду сбирали жёлтые цветы? Какая простота! – Какая же дуэль с графом? – с нетерпением спросил Александр. – А вот какая: не надо было грубиянить, избегать его и делать ему гримасы, а напротив, от-вечать на его любезность вдвое, втрое, вдесятеро, а… эту, как её? Наденьку? кажется, попал? не раздражать упрёками, снисходить к её капризам, показывать вид, что не замечаешь ничего, что даже у тебя и предположения об измене нет, как о деле невозможном. Не надо было допускать их сближаться до короткости, а расстроивать искусно, как будто ненарочно, их свидания с глазу на глаз, быть всюду вместе, ездить с ними даже верхом, и между тем тихомолком вызывать в глазах её соперника на бой и тут-то снарядить и двинуть вперёд все силы своего ума, устроить главную батарею из остроумия, хитрости да и того… открывать и поражать слабые стороны со-перника так, как будто нечаянно, без умысла, с добродушием, даже нехотя, с сожалением, и ма-ло-помалу снять с него эту драпировку, в которой молодой человек рисуется перед красавицей. |
