|
Надо было заметить, что её поражает и ослепляет более всего в нём, и тогда искусно нападать на эти стороны, объяснить их просто, представлять в обыкновенном виде, показать, что новый ге-рой… так себе… и только для неё надел праздничный наряд… Но всё это делать с хладнокрови-ем, терпеньем, с уменьем – вот настоящая дуэль в нашем веке! Да где тебе! Пётр Иваныч выпил при этом стакан и тотчас опять налил вина. – Презренные хитрости! прибегать к лукавству, чтоб овладеть сердцем женщины!.. – с негодованием заметил Александр. – А к дубине прибегаешь: разве это лучше? Хитростью можно удержать за собой чью-нибудь привязанность, а силой – не думаю. Желание удалить соперника мне понятно: тут хлопо-чешь из того, чтоб сберечь себе любимую женщину, предупреждаешь или отклоняешь опасность – очень натурально! но бить его за то, что он внушил любовь к себе, – это всё равно, что уши-биться и потом ударить то место, о которое ушибся, как делают дети. Воля твоя, а граф не вино-ват! Ты, как я вижу, ничего не смыслишь в сердечных тайнах, оттого твои любовные дела и по-вести так плохи. – Любовные дела! – сказал Александр, качая с презрением головой, – но разве лестна и прочна любовь, внушённая хитростью? – Не знаю, лестна ли, это как кто хочет, по мне всё равно: я вообще о любви невысокого мнения – ты это знаешь; мне хоть её и не будь совсем… но что прочнее – так это правда. С серд-цем напрямик действовать нельзя. Это мудрёный инструмент: не знай, которую пружину тро-нуть, так он заиграет бог знает что. Внуши чем хочешь любовь, а поддерживай умом. Хитрость – это одна сторона ума; презренного тут ничего нет. Не нужно унижать соперника и прибегать к клевете: этим вооружишь красавицу против себя… надо только стряхнуть с него те блёстки, ко-торыми он ослепляет глаза твоей возлюбленной, сделать его перед ней простым, обыкновенным человеком, а не героем… Я думаю, простительно защищать своё добро благородной хитростью; ею и в военном деле не пренебрегают. Вот ты жениться хотел: хорош был бы муж, если б стал делать сцены жене, а соперникам показывать дубину – и был бы того… Пётр Иваныч показал рукою на лоб. – Твоя Варенька была на двадцать процентов умнее тебя, когда предложила подождать год. – Да мог ли бы я хитрить, если б и умел? Для этого надо не так любить, как я. Иные при-творяются подчас холодными, не являются по расчёту несколько дней – и это действует… А я! притворяться, рассчитывать! когда при взгляде на неё у меня занимался дух и колени дрожали и гнулись подо мной, когда я готов был на все муки, лишь бы видеть её… Нет! что ни говорите, а для меня больше упоения – любить всеми силами души, хоть и страдать, нежели быть любимым, не любя или любя как-то вполовину, для забавы, по отвратительной системе, и играть с женщи-ной, как с комнатной собачонкой, а потом оттолкнуть… Пётр Иваныч пожал плечами. – Ну, так вот и страдай, если тебе сладко, – сказал он. – О, провинция! о, Азия! На Востоке бы тебе жить: там ещё приказывают женщинам, кого любить; а не слушают, так их топят. Нет, здесь, – продолжал он, как будто сам с собой, – чтоб быть счастливым с женщиной, то есть не по-твоему, как сумасшедшие, а разумно, – надо много условий… надо уметь образовать из де-вушки женщину по обдуманному плану, по методе, если хочешь, чтоб она поняла и исполнила своё назначение. Надо очертить её магическим кругом, не очень тесно, чтоб она не заметила гра-ниц и не переступила их, хитро овладеть не только её сердцем – это что! это скользкое и непроч-ное обладание, а умом, волей, подчинить её вкус и нрав своему, чтоб она смотрела на вещи через тебя, думала твоим умом… – То есть сделать её куклой или безмолвной рабой мужа! – перебил Александр. – Зачем? Устрой так, чтоб она не изменила ни в чём женского характера и достоинства. |
