|
– Зачем? Устрой так, чтоб она не изменила ни в чём женского характера и достоинства. Предоставь ей свободу действий в её сфере, но пусть за каждым её движением, вздохом, поступ-ком наблюдает твой проницательный ум, чтоб каждое мгновенное волнение, вспышка, зародыш чувства всегда и всюду встречали снаружи равнодушный, но недремлющий глаз мужа. Учреди постоянный контроль без всякой тирании… да искусно, незаметно от неё и веди её желаемым путём… О, нужна мудрёная и тяжёлая школа, и эта школа – умный и опытный мужчина – вот в чём штука! Он значительно кашлянул и залпом выпил стакан. – Тогда, – продолжал он, – муж может спать покойно, когда жена и не подле него, или си-деть беззаботно в кабинете, когда она спит… – А! вот он, знаменитый секрет супружеского счастья! – заметил Александр, – обманом приковать к себе ум, сердце, волю женщины, – и утешаться, гордиться этим… это счастье! А как она заметит? – Зачем гордиться? – примолвил дядя, – это не нужно! – Смотря по тому, дядюшка, – продолжал Александр, – как вы беззаботно сидите в кабине-те, когда тётушка почивает, я догадываюсь, что этот мужчина… – Тс! тс!.. молчи, – заговорил дядя, махая рукой, – хорошо, что жена спит, а то… того… В это время дверь в кабинет начала потихоньку отворяться, но никто не показывался. – А жена должна, – заговорил женский голос из коридора, – не показывать вида, что пони-мает великую школу мужа, и завести маленькую свою, но не болтать о ней за бутылкой вина… Оба Адуевы бросились к дверям, но в коридоре раздались быстрые шаги, шорох платья – и всё утихло. Дядя и племянник посмотрели друг на друга. – Что, дядюшка? – спросил племянник, помолчав. – Что! ничего! – сказал Пётр Иваныч, нахмурив брови, – не кстати похвастался. Учись, Александр, а лучше не женись или возьми дуру: тебе не сладить с умной женщиной: мудрёна школа! Он задумался, потом ударил себя по лбу рукой. – Как не сообразить, что она знала о твоём позднем приходе? – сказал он с досадой, – что женщина не уснёт, когда через комнату есть секрет между двумя мужчинами, что она непремен-но или горничную подошлёт, или сама… и не предвидеть! глупо! а всё ты да вот этот проклятый стакан лафиту! разболтался! Такой урок от двадцатилетней женщины… – Вы боитесь, дядюшка! – Чего бояться? нисколько! сделал ошибку – не надо терять хладнокровия, надо уметь вы-путаться. Он опять задумался. – Она похвасталась, – начал он потом, – какая у ней школа! у ней школы быть не могло: молода! это она так только… от досады! но теперь она заметила этот магический круг: станет тоже хитрить… о, я знаю женскую натуру! Но посмотрим… Он гордо и весело улыбнулся; морщины разгладились на лбу. – Только надо иначе повести дело, – прибавил он, – прежняя метода ни к чёрту не годится. Теперь надо… Он вдруг спохватился и замолчал, боязливо поглядывая на дверь. – Но это всё впереди, – продолжал он, – теперь займёмся твоим делом, Александр. О чём мы говорили? да! ты, кажется, хотел убить, что ли, свою, эту… как её? – Я её слишком глубоко презираю, – сказал Александр, тяжело вздохнув. – Вот видишь ли? ты уж вполовину и вылечен. Только правда ли это? ты, кажется, ещё сердишься. Впрочем, презирай, презирай: это самое лучшее в твоём положении. Я хотел было сказать кое-что… да нет… – Ах, говорите, ради бога, говорите! – сказал Александр, – у меня нет теперь ни искры рас-судка. Я страдаю, гибну… дайте мне своего холодного разума. Скажите всё, что может облег-чить и успокоить больное сердце… – Да, скажи тебе – ты, пожалуй, и опять воротишься туда… – Какая мысль! после того… – Ворочаются после и не этого! честное слово – не пойдёшь? – Клятву, если угодно. |
