|
Этот недостаток сильно преобладает в повести. Второе и главное условие – этого, пожалуй, автору не говорите из сожаления к молодости и авторскому самолюбию, самому беспокойному из всех самолюбий, – нужен талант, а его тут и следа нет. Язык, впрочем, везде правилен и чист; автор даже обладает слогом…» – насилу дочитал Александр. – Вот давно бы так! – сказал Пётр Иваныч, – а то бог знает что наговорил! О прочем мы с тобой и без него рассудим. У Александра опустились руки. Он молча, как человек, оглушённый неожиданным ударом, глядел мутными глазами прямо в стену. Пётр Иваныч взял у него письмо и прочитал в P.S. следующее: «Если вам непременно хочется поместить эту повесть в наш журнал – пожалуй, для вас, в летние месяцы, когда мало читают, я помещу, но о вознаграждении и думать нельзя». – Ну, что, Александр, как ты себя чувствуешь? – спросил Пётр Иваныч. – Покойнее, нежели можно было ожидать, – отвечал с усилием Александр, – чувствую, как человек, обманутый во всём. – Нет, как человек, который обманывал сам себя да хотел обмануть и других… Александр не слыхал этого возражения. – Ужели и это мечта?.. и это изменило?.. – шептал он. – Горькая утрата! Что ж, не привы-кать-стать обманываться! Но зачем же, я не понимаю, вложены были в меня все эти неодолимые побуждения к творчеству?.. – Вот то-то! в тебя вложили побуждения, а самоё творчество, видно, и забыли вложить, – сказал Пётр Иваныч, – я говорил! Александр отвечал вздохом и задумался. Потом вдруг с живостью бросился отворять все ящики, достал несколько тетрадей, листков, клочков и начал с ожесточением бросать в камин. – Вот это не забудь! – сказал Пётр Иваныч, подвигая к нему листок с начатыми стихами, лежавший на столе. – И это туда же! – говорил Александр с отчаянием, бросая стихи в камин. – Нет ли ещё чего? Поищи-ка хорошенько, – спросил Пётр Иваныч, осматриваясь кругом, – уж за один бы раз делать умное дело. Вон, что там это на шкафе за связка? – Туда же! – говорил Александр, доставая её, – это статьи о сельском хозяйстве. – Не жги, не жги этого! Отдай мне! – сказал Пётр Иваныч, протягивая руку, – это не пустя-ки. Но Александр не слушал. – Нет! – сказал он со злостью, – если погибло для меня благородное творчество в сфере изящного, так я не хочу и труженичества: в этом судьба меня не переломит! И связка полетела в камин. – Напрасно! – заметил Пётр Иваныч и между тем сам палкой шарил в корзине под столом, нет ли ещё чего-нибудь бросить в огонь. – А что же мы с повестью сделаем, Александр? Она у меня. – Не нужно ли вам оклеить перегородки? – Нет, теперь нет. Не послать ли за ней? Евсей! Опять заснул: смотри, там мою шинель у тебя под носом украдут! Сходи скорее ко мне, спроси там у Василья толстую тетрадь, что лежит в кабинете на бюро, и принеси сюда. Александр сидел, опершись на руку, и смотрел в камин. Принесли тетрадь. Александр по-глядел на плод полугодовых трудов и задумался. Пётр Иваныч заметил это. – Ну, кончай, Александр, – сказал он, – да поговорим о другом. – И это туда же! – крикнул Александр, швырнув тетрадь в печь. Оба стали смотреть, как она загорится, Пётр Иваныч, по-видимому, с удовольствием, Александр с грустью, почти со слезами. Вот верхний лист зашевелился и поднялся, как будто невидимая рука перевёртывала его; края его загнулись, он почернел, потом скоробился и вдруг вспыхнул; за ним быстро вспыхнул другой, третий, а там вдруг несколько поднялись и загоре-лись кучей, но следующая под ними страница ещё белелась и через две секунды тоже начала чернеть по краям. Александр, однако ж, успел прочесть на ней: глава III-я. |
