|
– Что с тобой? совсем тебя не видать? забыли нас? – закидали его вопросами и дядя и тёт-ка. – Ну! удружил, – продолжал Пётр Иваныч, – сверх ожидания! а скромничал: «Не могу, го-ворит, не умею!» – не умеет! Я хотел давно повидаться с тобой, да тебя нельзя поймать. Ну, очень благодарен! Получил вазы в целости? – Получил. Но я их назад пришлю. – Зачем? ни, ни: они по всем правам твои. – Нет! – сказал Александр решительно, – я не возьму этого подарка. – Ну, как хочешь! они нравятся жене: она возьмёт. – Я не знала, Александр, – сказала Лизавета Александровна с лукавою улыбкой, – что вы так искусны на эти дела… мне ни слова… – Это дядюшка придумал, – отвечал сконфуженный Александр, – я тут ровно ничего, он и меня научил… – Да, да, слушай его: он сам не умеет. А так обработал дельце… Очень, очень благодарен! А дуралей-то мой, Сурков, чуть с ума не сошёл. Насмешил меня. Недели две назад тому вбегает ко мне сам не свой: я сейчас понял, зачем, только не показываю виду, пишу, будто ничего не знаю. «А! это ты, говорю: что скажешь хорошего?» Он улыбнулся, хотел притвориться покой-ным… а у самого чуть не слёзы на глазах. «Ничего, говорит, хорошего: я приехал к вам с дур-ными вестями». Я поглядел на него будто с удивлением. «Что такое?» – спрашиваю. «Да о ва-шем, говорит, племяннике!» – «А что? ты пугаешь меня, скажи скорей!» – спрашиваю я. Тут спокойствие его лопнуло: он начал кричать, беситься. Я откатился от него с креслами – нельзя говорить: так и брызжет. «Сами, говорит, жаловались, что он мало занимается, а вы же его и приучаете к безделью». – «Я?» – «Да, вы: кто его познакомил с Julie?» Надо тебе сказать, что он со второго дня знакомства с женщиной уж начинает звать её полуименем. «Что ж за беда?» – го-ворю я. «А та беда, говорит, что он у ней теперь с утра до вечера сидит…» Александр вдруг покраснел. – Видишь ведь, как лжёт от злости, думал я, – продолжал Пётр Иваныч, поглядывая на племянника, – станет Александр сидеть там с утра до вечера! об этом я его не просил; так ли? Пётр Иваныч остановил на племяннике свой холодный и покойный взор, который показался Александру просто огненным. – Да… я иногда… захожу… – бормотал Александр. – Иногда – это разница, – продолжал дядя, – я так и просил; не каждый же день. Я знал, что он лжёт. Что там делать каждый день? соскучишься! – Нет! она очень умная женщина… прекрасно воспитана… любит музыку… – говорил Александр невнятно, с расстановкою, и почесал глаз, хотя он не чесался, погладил левый висок, потом достал платок и отёр губы. Лизавета Александровна пристально, украдкою, взглянула на него, отвернулась к окну и улыбнулась. – А! ну, тем лучше, – сказал Пётр Иваныч, – если тебе не было скучно; а я всё боялся, не наделал ли я тебе неприятных хлопот. Вот я говорю Суркову: «Спасибо, милый, что ты прини-маешь участие в моём племяннике; очень, очень благодарен тебе… только не преувеличиваешь ли ты дела? Беда не так ещё велика…» – «Как не беда! – закричал он, – он, говорит, делом не занимается; молодой человек должен трудиться…» – «И это не беда, говорю я, – тебе что за нуж-да?» – «Как, говорит, что за нужда: он вздумал действовать против меня хитростями…» – «А, вот где беда!» – стал я дразнить. «Внушает, говорит, Юлии чёрт знает что про меня… Она со-всем теперь переменилась ко мне. Я проучу его, молокососа, – извини, повторяю его слова, – где, говорит, ему со мной бороться? он только клеветой взял; надеюсь, что вы вразумите его…» – «Пожурю, – говорю я, – непременно пожурю; только, полно, правда ли это? чем он тебе надосадил?» Ты ей там цветы, что ли, дарил?. |
