|
А как вы подсматривали, что делает за трактиром мастер с той халдой-трактирщицей! Ты вообразил, что он ее душит, так они ворочались; тебе от ужаса хотелось закричать, но девочка толкнула тебя в спину, - а как горели у нее глаза, помнишь? Вы притаились за забором, дышать не смели, и у тебя глаза чуть на лоб не вылезли. Такая страшная была баба, груди у нее по животу болтались, и ругалась на каждом шагу, а тут вдруг притихла, сопела только. Хватит. Да я что. Я только о том, как ты однажды в воскресенье пришел повидать девочку. Поселок как вымер, все были в трактире или храпели по лачугам. И в ее лачуге никого, только воняло, как в собачьей будке. Потом ты услышал шаги и спрятался за ящик. Вошла девочка, за ней мужчина и запер дверь на крючок. Это был ее отец! Ну да. Хорош отец, ничего не скажешь. Он запер дверь, и стало темно; видеть ничего не было видно, зато слышно было, дружок, было слышно, как стонет девочка, а мужской голос успокаивает и окрикивает ее; ты не понимал, что происходит, и кулачком затыкал рот, чтоб не завизжать от отчаянного ужаса. Потом мужчина встал и ушел, а ты еще долго крючился за ящиком, и сердце у тебя дико колотилось. Потом ты тихонько приблизился к девочке, она лежала на куче тряпья и всхлипывала. Тебе было очень не по себе, ты хотел бы быть большим, и чтоб вши у тебя водились, и чтоб знал ты, что все это значит. Вскоре вы уже играли с ней перед лачугой в бельевые прищепки, но это был опыт, голубчик, такой опыт - не знаю, как это ты можешь опустить его. Да. Нет. Не могу. Знаю, что не можешь. То-то после этого ваши игры уже не такими невинными, вспомни только. А тебе и восьми лет не было. Да, восемь лет. А ей, наверное, девять, но испорчена она была как дьявол. Цыганка она, что ли, была... Да, брат, такие опыты в детстве - это в человеке остается надолго! Да, остается. Как ты потом смотрел на мать - почти с любопытством, такая же ли и она. Как та трактирщица или та цыганочка. И отец - такой же ли он странный и отвратительный. Ты начал следить за ними... А послушай, ведь между ними что-то не все было в порядке... Матушка была... не знаю, несчастна, что ли... А батюшка был тряпка, жалкая тряпка. Порой он бушевал, но вообще - просто ужас, что он только позволял жене. Бог знает, в чем он перед ней провинился, отчего позволял ей так унижать и мучить себя. Тебя-то она любила, но его - господи, как она его ненавидела! Иной раз завяжется у них ссора из-за какой-нибудь ерунды - а тебя за дверь, иди, играй. Потом начинала говорить матушка, а отец выскакивал красный и разъяренный, хлопал дверью и набрасывался на работу как проклятый, и ни слова, только фыркает. А дома плакала мать - плакала торжествующе и отчаянно, как человек, который все разбил, вот, конец всему! Но конца-то не было. |
