игру. Чтоб было нечисто, и страшно, и
дико. Какое-то неистовое вожделение, что губило бы тебя. Если б она хоть
зубами стучала, рвала бы тебя за волосы, если б темно и безумно загорались
ее глаза! А она - нет, только закусит губу и вздохнет, потом заснет как
полено, как человек, который, слава богу, исполнил свою обязанность. А сам
ты - зеваешь только; уже никакого желания чего-то злого, такого, чего не
должно быть. Господи, обеими руками сдавить это горло, - может, хоть
захрипит, как зверь, издаст нечеловеческий вопль?
Иисусе, как я порой ненавидел ее!
Вот видишь. Но не только за это. Еще и за то, что она вообще была такая
упорядоченная и рассудительная. Как будто вышла замуж только за то, что было
в тебе разумного, достойного, способного продвигаться по службе, доступного
ее образцовой, домашней заботе. Она, скорей всего, понятия не имела, что
есть в тебе что-то иное, что-то дьявольски непохожее, друг мой! И не знала
даже, что помогает тебе заталкивать все это в угол... И вот оно металось,
как на цепи, и тихо, ненавидяще скулило. Сдавить обеими руками это горло - и
тому подобное. В один прекрасный день пуститься вдоль путей и идти, идти -
куда-нибудь, где рвут камень; голым по пояс, на голове носовой платок,
дробить киркой гранит; спать в грязной лачуге, где вонь, как в собачьей
конуре; тучная трактирщица - груди болтаются по животу, потаскушки в нижнем
белье, девчушка вшивая, кусается, как собачонка; дверь на крючок - не ори,
малышка, заткнись, а то убью! А тут под боком тихо, мерно дышит образцовая
супруга солидного, немного ипохондрического начальника станции; что, если
сдавить это горло...
Да будет тебе!
И ведь ты не изменял ей, не грубил ей, ничего; ты только тайно и упорно
ее ненавидел. Ничего себе семейная жизнь, а? Один раз только ты ей немножко
отомстил - когда вредил государю императору. Я тебе покажу, немка! А в
остальном примерный брак и все прочее; это уж свойство твое такое: быть
дурным, извращенным - втайне; даже от самого себя умеешь скрыть это и только
радуешься, что вот ты и таким мог бы быть. Постой, а в министерстве-то?
...Там ничего не было.
Знаю, знаю, совсем ничего. Ты только с ужасом - но вполне приятным
ужасом - думал про себя: господи, какое раздолье для взяточника! Миллионы
можно бы выколотить, миллионы! Довольно одного намека, - мол, с нами можно
сговориться...
А разве я это делал?
Боже сохрани. Такой безупречный чиновник. С этой стороны - абсолютно
чистая совесть. Просто наслаждением было представлять себе, что можно было
бы сделать и как все это осуществлять. Очень подробный, хитроумный план: вот
это бы устроить так-то и так-то, и тому подобное; делать, так с толком! Но
вместо этого - не делать ничего, пронести свою служебную независимость
незапятнанной сквозь искушения со всех сторон. Похоже на то, как ты ходил к
своей чистой любви по улочке проституток - "пойдем, молодой человек!". Не
существовало такого служебного преступления, которого бы ты не придумал, не
допустил в душе; ты все возможности исчерпал - но не совершил ни единого. |