Ковент-Гарденскии рынок, с переулками, ведущими к нему, унизан телегами всех родов, величин и описаний, начиная от огромнейшаго грузового вагона с четверкой рослых, здоровых лошадей до дребезжащей таратайки яблочника с чахоточным ослом. Мостовая уже усыпана завялыми капустными листьями, охапками сева и все-возможным сором, составляющим неотемлемую принадлежность фруктоваго и зеленного рынка. Мужчины кричат, телеги переходят с места на место, лошади ржат, ребятишки дерутся, торговки болтают, пирожницы превозвосят до небес свои произведения, ослы пронзительно визжат. Все эти голоса и сотни других сливаются в один нестройный гул, довольно неприятный для слуха лондонскаго жителя, но еще более неприятный для тех провинцияльных жителей, которые в первый раз явились в Лондов и поселились в гостиннице, ближайшей к Ковент-Гардену.

   Проходит еще час, и день вполне начался. Служанка, и вместе с тем исполнительница всех возможных домашних работ, не обращает ни малейшаго внимания, конечно, по поводу крепкаго сна, на звонки своей госпожи, которые продолжались по крайней мере с полчаса. Она получает наконец приказание вставать чрез господина, котораго госпожа нарочно посылает самого для этой цели, и который, выступив в постельном костюме на площадку лестницы, повелительным голосом восклицает, что уже половина седьмого часа, и что пора подумать о хозяйстве. При этом служанка внезапно вскакивает, выражает изумление, с недовольным видом спускается в нижние апартаменты и так лениво выбивает огонь, как будто думает, что он сам собою воспламенится. Сделав первый приступ к дневным занятиям, служанка отворяет уличную дверь, чтобы принять молоко, как вдруг, по самому невероятному стечению обстоятельств, оно открывает, что соседняя служанка также вышла принять молоко, и что молодой прикащик мистера Тодда, по той же самой необыкновенной причине, вышел открыть ставни своего дома. Неизбежным следствием подобнаго открытия бывает то, что служанка, с кувшином молока в руке, подходит к ближайшему сосp3;днему дому, собственно затем, чтоб поздороваться с Бэтси Кларк, и что молодой прикащик мистера Тодда переходит через улицу, затем только, чтобы поздравить обеих соседок "с добрым утром". А так как помянутый молодой прикащик мужчина прекрасной наружности и такой же любезный кавалер, как и сам булочник, мистер Тодд, то между соседями быстро завязывается самый интересный разговор, и, вероятно, продолжение его было бы в тысячу раз интереснее, если бы госпожа Бетси Кларк, которая следит за каждым движением своей служанки, не постучала весьма сердито в окно своей спальни. При этом сигнале молодой прикащик, стараясь сохранить приличное хладнокровие, начинает что-то насвистывать и возвращается к своему дому удвоенным шагом, а соседки-служанки бегут по местам и, затворив за собой дверь, с изумительной тишиной, через минуту высовываются из окна гостиной. Другой пожалуй вздумает, что оне смотрят на почтовую карету, которая в эту минуту проезжает мимо окон: о, нет! тот ошибется, кто подумает это. Оне высунулись из окон для того, чтобы еще раз взглянуть на молодого прикащика, который в свою очередь большой охотник любоваться почтовыми каретами, а еще более добрыми соседками, и на этом основании бросает беглый взгляд на карету и самый продолжительный на Бетси Кларк и ея подругу.

   Между тем почтовая карета мчится своим чередом к конторе дилижансов, пассажиры, выезжающие из Лондона в раннем дилижансе, с величайшим изумлением смотрят на пассажиров везжающих. Вытянутыя лица последних принимают плачевный вид и покрываются каким-то жолто-синеватым цветом. По всему видно, что они находятся под влиянием того страннаго ощущения, которое рождается во время отезда, -- ощущения, производящаго то, что события вчерашняго утра кажутся как бы случившимся по крайней мере месяцев шесть тому назад. В конторе дилижансов заметна необыкновенная деятельность. Дилижансы, готовые отправиться в дорогу, окружены неизбежной толпой евреев и других промышленных людей, которые постоянно пребывают в полном убеждении, Бог знает только почему, что ни один пассажир не сядет в дилижанс не купив пол-дюжины грошовых апельсинов, или перочиннаго ножика, памятной книжки, прошлогодняго календаря, меднаго рейсфедера, кусочка грецкой губы или наконец собрания оборванных каррикатур.