С этим заключением, по какому-то весьма непостижимому стечению обстоятельств, соглашаются и прочия лэди.
После непродолжительнаго разговора о суровости погоды и о достоинствах горячаго чаю, о всеобщей склонности детей к шалостям и об исключении из этого правила скромнаго поведения мастера Пенло, мистрисс Вокар примечает в отдаленном конце улицы своего супруга. А так как бедняжка супруг ея, после тяжелой работы в доках, захочет выпить чашку горячаго чаю, то она быстро бросается к дому. Мистрисс Маклин следует примеру мистрисс Вокар, и, обменявшись на прощанье еще несколькими словами, обе оне скрываются за двери, которыя остаются после этого закрытыми до следующаго утра и открываются разве только для "разнощика нива", который является с лотком, освещенным тусклым фонарем, и, передавая мистрисс Вокар кружку нива и нумер старой газеты, сообщает ей, что "он не помнит такой холодной ночи, исключая разве той, когда на соседнем поле замерз человек."
Поговорив на перекрестке с полицейским стражем касательво весьма вероятной перемены в погоде и наступления жестокаго мороза, вечерний разнощик пива возвращается к хозяину и в течение остального вечера прилежно занимается помешиваньем каменнаго огня, а между делом вмешивается в интересный разговор особ, которыя собрались вокруг камина.
Улицы, соседния с Маршгэтом и театром Виктории, представляют в подобную ночь непривлекательный вид. Топкая грязь нисколько не уменьшается в них от безпрестаннаго движения народа, который толпами снует около этого места. Даже маленький оловянный сосуд, посвященный печеному картофелю и окруженный пестрыми фонарями, потерял свою привлекательность; а что касается до прилавка с пирогами из почек, то его привлекательность совсем исчезла. Свеча в прозрачном фонаре -- домашняго приготовления из пропитанной маслом бумаги -- раз пятьдесят уже потухала, так что пирожник, утомленный, бегая взад и вперед к ближайшему винному погребу за огнем, с отчаянием отказался от своей иллюминации, и единственными признаками его местопребывания служат блестящия искры, которыя каждый раз, как только пирожник открывал свою портабельную печь, далеко разносятся по улице.
Продавцы рыбы, устриц и фруктов томятся в своих конурах, тщетно стараясь привлечь покупателей. Оборванные ребятишки, которые, несмотря ни на какую погоду, привыкли проводить свободное время на улицах, скорчившись, стоят небольшими группами под дверными навесами или под парусинным зонтом у окна сырной лавки, где яркие рожки газоваго света озаряют огромные круги краснаго и бледно-жолтаго сыру, копченых окороков, языков и различнаго рода и величины темных колбас. Здесь ребятишки забавляются повторением театральных сцен, которых они были свидетелями, выражением восторга при воспоминании страшной канонады, которая каждый вечер без всяких изменений повторяется на театре Виктории, и наконец красноречивыми похвалами в честь неподражаемаго Билля Томнсова, за его акробатические подвиги и непостижимыя телодвижения в национальном морском танце.
Вот уже одинадцать часов. Холодный мелкий дождь, который так долго все еще накрапывал, начинает теперь падать крупными каплями. Печеный картофель оставил улицу до следующаго утра; пирожник с своей подвижной кладовой отправился к дому; сырная лавка закрыла свои ставни, и ребятишки исчезли. Безпрерывный стук деревянных башмаков по скользкой мостовой, шорох зонтиков и глухое завывание ветра свидетельствуют о безпощадной погоде, и полицейский страж, в лакированном плаще, плотно застегнутом вокруг его особы, бедный, никак не может поздравить себя с блестящей перспективой, особливо в то время, когда он хочет отвернуться от сильнаго порыва ветра и дождя и скрыться за углом, где эти две стихии нападают на него еще свирепее.
Мелочная лавочка, с разбитым звонком на дверях, который уныло дребезжит при каждом требовании каких нибудь под-унца чаю и четверти фунта сахару, запирается на ночь. |