— Ты—нетвойотец!

Пелагеяподошлакстойкемеждураковинойипосудомоечноймашиной, взяланебольшойнож, слюбопытствомегорассмотрела.

— Нет, непойдёт. Слишкоммаленький. Ятебевотчтоскажу, полковник, еслитырешилчто-тоотсечь, торазмеримеетзначение. Яведьневсегдасекаторомпользовался, уменяножскладнойбыл, хорошийтакойножик, японский. Таквотяимпоначалу...Делалвсёнаэмоциях, сампонимаешь, апотомунеслишком-тосознавал, чтоотсекатьтакимножомнеудобно. Апотом...потом, конечно, тожебылиэмоции, ониникуданеисчезли, нопоявилоськакое-тоэстетическоенаслаждениепроцессом.

Тогда-тояивыбралножпобольше, иуженескладной. Сталогораздо, гораздоудобней. Нуазатемужидосекатораделодошло. Отличныйбылсекатор, тожеяпонский, недёшевомнеобошёлся. Нооноведьтогостоило, каждыйпотраченныйзанегорубльсебяоправдал. Я, когдавпервыееговрукивзял...даженезнаю, какэточувствоописать...словноутраченнаякогда-точастичкаменясамогосновакомневернулась. Этоттакромантично, верно?

Слушаяэтотманьячныйбред, Стенинпыталсялихорадочносообразить, чтоемуделать. Иненаходилниединоговразумительноговарианта. Егособственныйорганизмпредалего, ослабпочтидомертвенногосостояния, будтоигралнасторонесвихнувшейсядевчонки. Вголовеогненнаябурябушевала, авживотеразливалсяхолод, рукииногионемели, передглазамивсёрасплывалосьиреальностьказаласьболезненнымсном. ТолькохрипловатыйголосПелагеизвучалчётко, резко, словновытесниввсёостальноеназаднийплан:

— Авотэташтукамненравится! —онавзялатесакдлярубкимяса, тронулапальцемоструюкромку. —Оченьхорошаяштука.

Стенинпожалел, чтовсвоёвремянеударилеёвазойпоголове. Атеперь...онпонимал, чтоскороемустанетбольно. Настолько, что, возможно, нынешняябольпокажетсяпустяком. Датьотпордевчонке, разумеется, неполучится, ноонприказалсебенекричать. Ондолженвытерпетьдостойновсё, чтоемууготовано! Толькотакиникакиначе! Вызватьунеговопли—этото, чтонужнозлобнойполовинеПелагеи. Таквотхреней! Хреней!

Онаповернуласькнему, рубанулавоздухтесакомисделалашаг.

ВголовеСтенинасловновулканвзорвался, жгучаябольгорящейлавойрастекласьпотелу. Вполубредовомсостояниионвидел, какПелагеяприближается, закраснойпеленойпередглазамионапоходиланаокровавленногодемона, тесаквеёрукеблестелвсветелампы.

— Времясобиратьтрофеи, Полковник! —прошипелаона, апотомзапела: — Эй, приятель, разворачивайпарус. Ио-хо-хо, веселись, какчёрт...

Онтерялсвязьсреальностью. Емуказалось, чтовсёвокругпревратилосьвкакой-тодьявольскийкалейдоскоп, вкоторомперемешивалисьобразы, звуки. Онпыталсясопротивляться, илиемуэтотолькоказалось? Что-тосверкнуло—будтомолниявспыхнула. Откуда-товсплылаулыбкаПепы—одналишьнеестественнаякукольнаяулыбканабескрайнемкрасномфоне. Азатемкнестерпимыммучениямдобавиласьбольострая, ледяная, резкимразрядомметнувшаясяотладоникпредплечьюидальше, дальше...

Иэтобылтотрубеж, закоторымнаступиласпасительнаяобморочнаятьма.

Глава 11

Стениночнулсяисновазахотелвернутьсявтотмрак, изкотороготолькочтовынырнул, ведьвтойтьменебылониболи, нижажды, нистраха.

АещётамнебылоголосаПепы.

Разлепиввеки, онувидел, какдевчонкарасхаживалавозлекамина—туда-сюда, туда-сюда. Онажестикулировалаиговорилатохрипловато, тозвонко, приэтомвыражениееёлицапостоянноменялось. Вотонапроизнесласосвирепойгримасой:

— Яделаюто, чтодолжен! Толькорадиэтогояивернулся. Тывообщеначьейстороне? Кто о тебе заботился? Я! Я заботился!Аончтосделала, а? Онменяубил, выстрелилпрямовсердце! Ипослеэтоговтвоейжизнивсё пошло наперекосяк! Этоонвсёсломал, испоганил! Из-занеготысталаалкоголичкой!

ЛицоПелагеисталопечальным, голоспонизилсянатон:

— Конечно, янатвоейстороне, нонельзяснимтак. Это...этонеправильно.

Тёмнаяполовинатутжевозразила:

— Яимеюправонаместь! Имеюполноеправонаместь!

ВушахСтениназазвенелоивсезвукисталиневнятными. Аещёволнапульсирующейболипронесласьпоруке, будтоговоря: «Яздесь, незабывайобомне!»Струдомсдерживаястон, онприблизилладоньклицу.