Болван мечтал о свободе, дрался и убивал за нее. На пути домой он видел чудовищные разрушения. Тем не менее на каждом шагу он ощущал, как все это весело: ужас и фарс, словно кузены, целовали друг друга в щечку. Горстка детей, превратившаяся в грозную армию; их жертвы, расплачивающиеся за жизнь, полную жестокости и угнетения; грозные деспоты, ставшие новыми жертвами.

Однако вид Реджи Элбода, превращенного в это дрожащее, отвратительное, страдающее существо, лишил его всякого воодушевления. Это было уже совсем не смешно.

Мозг вытер слезы со своего исхлестанного лица и поднял голову.

– У тебя когда-нибудь было так, что где-то чешется, а ты не можешь почесать?

– Дружище, сдается мне, что ты спятил.

– Зудит и зудит, не переставая. Днем и ночью, всю жизнь, оно постоянно там. Так здорово – наконец дотянуться дотуда! Выскрести это из себя. Я всегда хотел быть…

– …доктором, – сказал Болван. – Я знаю.

В его мозгу вспыхнуло воспоминание: как он приказал тем нормалам в Особом Учреждении перестрелять друг друга. Люди плакали, направляя стволы винтовок друг на друга и стреляя в упор. Такая жестокость была ужасной, но одновременно в этом было что-то хорошее, чувство, что это правильно, даже необходимо. Словно, независимо от того, было это хорошо или плохо, он выполнил то, для чего был предназначен, используя дар, которым наделил его благой Господь.

Да, этот зуд был хорошо знаком Болвану. Он и сам сегодня начесался вволю.

– Я хотел, чтобы он увидел, – проговорил Мозг. – Что это значит – быть таким, как мы.

– А что с девочками?

– Я их отпустил. Но не Папу. С Папой нужно было рассчитаться по совести. Стоило ему оказаться в моих руках, как они сами принялись за дело. Я забылся на какое-то время.

– Это был не ты, – сказал Болван. – Я знаю, что это в тебе есть, но это был не ты. Вся эта мясорубка и беспредел – это не то, что мы есть на самом деле.

Еще одна картинка из Особого Учреждения: воздух, наполненный пороховым дымом, кровь, падающие вокруг тела.

– Или, – добавил Болван, – может быть, они правы и мы действительно монстры.

– Ты действительно думаешь, что он ни в чем не виноват?

– Его дочки всегда обходились с нами хорошо. Насчет самого Папы – не знаю.

– Он кормился на нас, словно паразит. Тех, кто отличается от других, в этом мире ценят, только если на них можно поживиться – и то с оговорками. Папа Элбод пристрелил Пса, словно животное. Меня он избил до полусмерти просто потому, что мог. Он не видел во мне человека – ни тогда, ни прежде. Точно так же, как и моя мать. Моя собственная плоть и кровь.

– То есть эта твоя революция – это просто месть, так получается?

Мозг встал, уставившись на Папу Элбода так, словно был удивлен тем, что видел, не меньше Болвана.

– Пора положить этому конец, – сказал ему Болван.

Мозг прошел к верстаку и взял канцелярский нож, служивший ему скальпелем. На его морщинистом лице отразилась еще более глубокая печаль, чем прежде.

– Мы могли бы быть партнерами, Папа, – проговорил он. – Мы могли бы вместе построить новый мир, если бы только вы не боялись нас и не использовали как рабов. Целый мир чудес!

Папа Элбод испустил душераздирающий стон.

– Мне жаль, что дошло до такого, – добавил Мозг. – Но теперь ваши страдания окончены.

– Хотите что-нибудь сказать напоследок? – спросил Болван.

– Я… – промычал Папа. – Я… я…

– …счастлив, что мои страдания заканчиваются, и я отправляюсь в лучший мир, – закончил Болван.