Для Голсуорси естественно собственничество, естественна ревность, естественен страх за свою жизнь и желание её сохранить. На фоне XX века, который непрерывно насилует человека, он отстаивает его право быть таким, какой есть. Кто там Сомс в принципе? Сомс, в отличие, скажем, от Фрэнка Каупервуда у Драйзера («Трилогия желания»), – это вовсе не selfmademan, это естественный человек, который повинуется инстинкту жизни, который в нём заложен. Я там, кроме Сомса, ярких персонажей и не помню. И Ирэн такая. Такая, какая есть. И она ничего из себя не делает.

Вот возьмите для сравнения другую семейную сагу – «Семью Тибо» Роже Мартена дю Гара. Там есть Антуан – казалось бы, прелестный человек, который беспрестанно ставит себе сверхчеловеческие задачи: то он завоёвывает Ла-Рошель, то едет на войну, он всё время пытается прыгнуть выше головы. Естественно, это кончается самоубийством, и он пишет прощальную записку, великолепную, сверхчеловеческую. Понимаете, вот этот Антуан с его нижней челюстью, которой он стыдится и прячет в бороде, потому что она изобличает безволие, всё пытается что-то сделать из себя. А герои Голсуорси не пытаются. Они вообще думают, что, может быть, и не надо жертвовать жизнью за убеждения, может быть, и не надо себя ломать, может быть, это нормально – быть семьянином, капиталистом, любить и ревновать. Понимаете, на фоне ХХ века в этом есть рыцарство, в этом есть какой-то гуманизм. Вот в Большом энциклопедическом словаре сказано, что Голсуорси-писатель – это критик аристократии. Нет, он мыслитель в первую очередь, конечно.

– В 1965 году я прочитал роман «Наследник из Калькутты» Роберта Штильмарка. Тогда молодёжь зачитывалась этой книгой. В предисловии была описана романтическая история её создания. Оказывается, автор – участник войны и писал этот роман в ГУЛАГе, где сидел по политической статье, под давлением своего непосредственного начальника, которого вынужден был записать в соавторы. Надо, чтобы сверстники, которые зачитывались романом, знали, как всё было на самом деле.

– Когда у меня была идея экранизировать «Наследника из Калькутты», я предполагал писать сценарий в двух планах, в двух плоскостях (к сожалению, предложение было отвергнуто). Половина действия происходит в лагере, где Штильмарк пишет роман, а половина – на судне, где капитан Бернардито рулит своими голодранцами-оборванцами, причём и пиратов, и лагерников играют одни и те же артисты. То есть совершенно понятно, что прототипами этих пиратских нравов были люди с зоны; советские лагерные нравы, гулаговские.

Там в конце у меня было хорошо придумано: Штильмарк выходит на свободу, освобождается, а капитан Бернардито причаливает в магаданский порт и забирает его с собой.

На самом деле история была какая? Я бы, кстати, не сказал, что Василевский (официальный соавтор) так уж Штильмарку повредил. Василевский немного двинулся рассудком. Он вбил себе в голову, что Сталин очень любит исторические романы. И вот он, Василевский, напишет исторический роман (точнее, зэк за него напишет), он этот роман отошлёт Сталину – и получит Сталинскую премию, и прославится, и будет пожизненно обеспечен. Как ни странно, роман действительно был издан, и имел огромный успех, и вышел под двумя фамилиями. Под это дело Василевский выделил Штильмарку угол, освободил его от всех работ. Настреляли колонков, сделали колонковые кисти, и ими выполнили роскошные иллюстрации. И убористым почерком переписанные три толстенные папки ушли к Сталину, но Сталин за это время умер. История и гомерическая, и трагическая. И, конечно, Василевский не имеет никаких прав на роман, но жизнь Штильмарку он, может быть, спас.

– Поделитесь мыслями о романе Евгения Чижова «Перевод с подстрочника».