Концепция очень спорная, но это концепция, из которой так или иначе вытекает всё написанное Горенштейном. Об этом весь Горенштейн – вплоть до самых бытовых вещей, вплоть до рассказа «С кошёлочкой». Помните, там есть довольно-таки отвратительная старуха, которая с этой своей кошёлочкой (Горенштейн же вообще большой мастер в описании отвратительного) ходит и там прикупит кусочек мяска, там – фаршик, там – рыбки, там – яичек, творожку. Столько омерзения к этой плоти мира! Старушку эту со своей кошёлочкой и жалко, и противная она страшно. Потом она чувствует, что теряет сознание в какой-то магазинной очереди, и попадает в больницу. И больше всего боится, что упустила свою кошёлочку, с которой ходила за продуктами. А в конце подсобник из магазина приносит ей в больницу эту кошёлочку, и она понимает, что в мире осталось какое-то добро. И эта смесь отвращения и сентиментальности (как у Петрушевской, но у Горенштейна резче, жёстче) для Горенштейна очень характерна.

Мир для Горенштейна точно определяется названием одного из его рассказов – «Шампанское с желчью». Почему? Потому что мир лежит во грехе. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать эротическое повествование Горенштейна «Чок-Чок» – повесть именно о физической стороне любви, которая истрактована как величайшая зависимость, величайшее рабство, грязь. Повесть, кстати, ещё и смешная. Там замечательная история с влюблённостью главного героя в чешку, которая оказалась лесбиянкой. Она написала ему снисходительное письмо: «В мужчинах ничего нет. А ты вообще ничего не умеешь». И пожелала: «Пусть у тебя будет красный живот», – по-чешски это «пусть у тебя будет прекрасная жизнь, хорошая жизнь». И вот этот «красный живот» сопровождает героя всю дорогу как символ унижения окончательного. И ещё одна точная метафора: когда подросток подглядывает за совокупляющимися родителями, он видит что-то грязное, отвратительное, что-то похожее на чавкающее мясо. Омерзение Горенштейна к плоти мира и вообще ко всему вещественному просто не знает границ. И я думаю, что таково же было его отвращение к себе.

Он дебютировал в подпольной литературе, в самиздате с огромным романом «Место». Это редкий в русской литературе (как и Самгин) роман с отрицательным протагонистом. Гога Цвибышев, главный герой, – это человек, который железными зубами выгрызает себе место сначала в провинции, а потом в Москве.

Горенштейн подтверждает всей своей прозой давнюю закономерность: русский писатель (а он именно большой русский писатель), начав с разоблачения порока, «полюбляет» этот порок в конце концов. Книга написана, чтобы разоблачить Цвибышева, этого нового Растиньяка, но по ходу дела Горенштейн его полюбил. Поэтому роман и заканчивается словами: «И когда я заговорил, я понял, что Бог дал мне речь». Цвибышев находит своё искупление в литературе, в способности рассказать: поскольку это рассказано, оно тем самым побеждено.

Конечно, Цвибышев, цепляющийся за койко-место, за место в городе, за место среди людей, мерзок. Но давайте вспомним, какова была его биография, через какие дикие унижения он прошёл. Он здесь тоже, кстати, абсолютно протагонист, абсолютно автобиографический герой, потому что у Горенштейна отца забрали, арестовали, мать умерла по дороге в эвакуацию, он жил у чужих людей, работал то инженером на шахте, то подёнщиком. Литературой смог заниматься более или менее профессионально с сорока лет. Страшная жизнь, которая его так обтёсывала! И при этом сопряженная с беспрерывными унижениями, с настоящей самоненавистью. И поэтому, когда мы заканчиваем читать «Место», мы почти оправдываем его героя. Хотя я думаю, что «Место» – это самая тяжёлая из книг Горенштейна. Она и читается тяжело, с усилием. Даже пейзаж похож на то, как Аксёнов в «Победе» описывает послевоенное детство: жёлтый снег, неуют, всё тело чешется… Вот об этом.