Изменить размер шрифта - +
«Эх, кровиночка ты моя горькая, власть ты моя совецкая!» – рвёт на себе в припадке ворот этот Иван. И в конце рассказа: «Вань, – говорил он дьякону, – большую ты, Вань, промашку дал. Тебе бы имени моего ужаснуться, а ты в мою телегу сел. Ну, если мог ты ещё прыгать, покеле меня не встренул, так теперь надругаюсь я над тобой, Вань, как пить дам надругаюсь…»

Вот эти два лика Бабель запечатлел с абсолютной чёткостью и зоркостью, которые доступны только чужаку. Он пришёл из Одессы, где совсем другой мир, и попал в этот страшный лёд взаимного отчуждения. Искандер абсолютно точно сказал: «Почему большинство сатириков и юмористов южане по происхождению? Потому что южанину на севере ничего, кроме юмора, не остаётся». Юмор – это след, который оставляет человек, заглянувший в бездну и отползающий обратно. Бабелевский юмор – это юмор южанина на севере. И не следовало бы представителям южной школы переселяться в Москву, но в Одессе было не выжить. Поэтому и Бабель, и Катаев, и Олеша поехали в Москву, чтобы всю жизнь тосковать по Одессе.

Мне хотелось бы отметить напоследок два бабелевских текста, которые как-то выпадают обычно из поля зрения читателей и историков литературы. Это пьеса «Мария», где Мария ни разу не появляется, но тем не менее перед нами возникает образ грозной воинственной женщины, страшной женщины. И это его последнее произведение – сценарий «Старая площадь, 4».

Сценарий этот о том, как старого большевика назначают руководить заводом дирижаблей. Дирижабли эти взлетают, но не садятся, потому что нет связи между головой и хвостом, не срабатывает руль. Старый большевик собирает для строительства дирижаблей людей – социальных аутистов, аутсайдеров, маргиналов, абсолютно выброшенных из жизни. И конструктор этого дирижабля – сумасшедший старик-учёный, типа Циолковского. И поварихой он берёт старую, трогательную и никому не нужную еврейку. И комсомолка там идейная (такой прообраз девочки Нади из шпаликовского сценария), слишком идейная, чтобы быть с большинством, слишком романтичная. И вот дирижабли могут строить только такие люди – люди не то что не укоренённые в жизни, а люди маргинальные по своей природе. Такая воздушная летающая вещь, как дирижабль, не может быть построена прагматиком, не может быть построена нормальным человеком. Очень прозрачная метафора.

Я всю жизнь мечтал этот сценарий поставить. У нас потому так и мало всего романтического, что мы не привлекаем маргиналов к главному. А только маргиналы на самом деле могут создать что-то превосходное и воздушное.

 

[11.03.16]

Очень просят повторить лекцию про Высоцкого и Бродского, доклад, читанный в Штатах, – сведения о нём доползли до отечества. Есть другой вариант – по творчеству Роберта Рождественского и его отражению в романе «Таинственная страсть» Аксёнова. И, наконец, просят поговорить о Трифонове. Вот эти три лидера, даже четыре, строго говоря, принадлежат к пику развития советского проекта, а именно к семидесятым годам, как мне кажется. Выбор за вами.

 

– Расскажите о творчестве писателей Дмитрия Горчева и Льва Лукьянова.

– Понимаете, это совершенно несопоставимые вещи, на мой взгляд, и люди разных поколений. Лев Лукьянов – это автор так называемой сатирической фантастики. Из его текстов я читал только «Вперёд к обезьяне!». И, по-моему, это очень плохо, простите меня.

Что касается Димы Горчева, Дмитрия Анатольевича, которого я хорошо знал и очень любил. Горчева перевёз в Петербург, фактически вытащив из Казахстана силком, Александр Житинский, который обратил внимание на его прозу и дал ему работу иллюстратором в «Геликоне», в своём издательстве. Горчева многие называют продолжателем Хармса, хармсовской традиции, но, на мой взгляд, это не совсем так, потому что Горчев написал сравнительно мало абсурдистских вещей.

Быстрый переход