– Простите, – негромко обратился я к старушке, – у вас пятое место?

– Нет, молодой человек, у меня – шестое, – ответила она.

– У мэнэ пьятое! – зыркнула на меня беременная, видимо, приготовившись дать отпор. – А шо?

Не может быть! Это какая‑то ошибка!..

– Извините, – я удалился, не объясняя причины своего интереса. Спросить бы сейчас во всеуслышание: «Товарищи! Кто из вас Литвиненко Г. С?» Но, в отличие от государственных органов и других подобных агентов, в «Волке» не интересовались фамилиями, если это не влекло за собой криминала и клиенты сами не желали их называть. Это мы рекламировали во всех объявлениях и проспектах, и в этом состояла уникальность нашего агентства. Так что фамилия Литвиненко Г. С. вполне могла оказаться псевдонимом. Если же она была настоящей – называть ее все равно не следовало: тот, кто угрожал ему, мог сейчас находиться рядом, и я ненароком навел бы его на своего клиента. Ко всему прочему, если бы пожелавший ехать с охранником клиент не собирался оставаться при этом инкогнито, он сам бы мне представился еще в агентстве; по крайней мере, взял бы билет рядом, а не через два купе. Так что я определенно не должен был разыскивать его по фамилии.

Проводник перешел во второе купе. А может, все‑таки там? Я остановился напротив распахнутой двери, будто хотел спросить о чем‑то у проводника. Он проверял билеты у Председателя Колхоза и его соседа – солидного гражданина в вязаном жилете и галстуке, читавшего газету. Лицо гражданина показалось мне знакомым, но сейчас я никак не мог сосредоточиться и вспомнить, где я видел его.

– До Киева? – то ли спросил, то ли констатировал проводник, рассовывая билеты в отделения сумки. – За постель гроши – по двадцать пьять карбованцив!

«Ни хрена себе – гроши!» – подумал я, ездивший в последний раз поездом, когда постель еще стоила рубль.

Председатель достал портмоне. Его сосед отложил газету и потянулся к карману синего пиджака, висевшего у двери рядом с кожаным пальто.

«Хозяин!» – сердце радостно екнуло, будто я встретил старого приятеля.

В мою сторону он даже не взглянул, молча расплатился с проводником и снова погрузился в чтение. Пересчитав деньги, проводник сунул их в карман и вышел.

– У меня – девятое! – громко, как глухому, чтобы слышали пассажиры в купе, сообщил я проводнику.

Он посмотрел на меня, как на идиота.

– Знаю, – буркнул недовольно, – идить и чекайте, дойду и до вас.

Ни Председатель, ни Хозяин ухом не повели: один, приподняв занавеску, разглядывал редеющие огни столицы; другой, не удостоив меня взглядом, задвинул дверь.

Проводник постучался к вьетнамцам. Очередь была за нами с Профессором, и я нехотя вернулся на свое место. Концерт бандуристов закончился на полуфразе: кто‑то выключил радио. Вьетнамцы притихли, и в вагоне наступила тишина, нарушаемая лишь мерным перестуком колес.

«В конце концов он знает, на каком месте я еду, и найдет меня сам», – подумал я о клиенте и успокоился.

Четвертак – псу под хвост: все равно придется спать, не раздеваясь. Мой Профессор достал из портфеля трико, и я решил покурить перед сном, а заодно предоставить ему возможность переодеться. Положив на столик деньги и билет, отправился в тамбур…

Кожаный Заяц, все так же сидя на ящике для мусора, проводил меня неприветливым взглядом из‑под козырька.