Выход из туннеля оказался в самом хвосте поезда. Проводники уже поднялись с опустевшего перрона в тамбуры. Уцепившись за поручень, я рывком поднялся в вагон, который тотчас же вздрогнул и покатился.

– Вы из какого, гражданин? – монотонно спросила проводница.

– Из четырнадцатого, – сунул я ей билет. – А это какой? Она внимательно изучила билет.

– Вовремя нужно приходить, – вернула его мне. – Восемнадцатый.

«Все учат жить! Все советуют!.. Когда это кончится, наконец? Было девять лет – учили, двадцать девять – учат!.. Как будто я сам не знаю, что нужно чистить зубы по утрам и приходить вовремя! Страна развалилась, а советы остались!..» – я продвигался по составу, зло распахивая двери тамбуров. Ворчливость – черта не моего характера, но иного способа выпустить пар я не видел.

Наконец позади осталась последняя дверь,

– Билетик ваш! – проводник как будто специально поджидал меня в нерабочем тамбуре. Я молча предъявил билет. – Девьятое?.. А вас тут гражданин шукав.

– Какой гражданин?

– А бис его знае, який. Такий, як уси, – вернув мне билет, он пошел по вагону.

«Клиент», – догадался я. Что ж, уже легче: по крайней мере, мы будем знать друг друга в лицо. На ящике для мусора сидел крепкий парень в черной кожаной куртке и такой же кепке, надвинутой на глаза. Дойдя до своего купе, я открыл дверь, и тут только, к своему удивлению, увидел, что это был… спальный вагон!

– Здрасьте, – кивнул попутчику, пожилому мужчине в очках с бородкой клинышком.

«Профессор», – машинально прозвал я его. Мужчина вежливо поздоровался и отложил книгу. «Фрейд. Толкование сновидений», – успел я прочитать обложку.

– До Киева? – поинтересовался попутчик, завязывая разговор. – В командировку?

– Как вы догадались? – не знаю, уловил ли он раздражительность в моем голосе.

– А вы без вещей. И пришли из соседнего вагона, – улыбнулся он. – Значит, оставили у коллеги. Так ведь?

К его вторжению в дедукцию я отнесся с ревностью.

– Нет, не так, – повесив куртку, ответил не слишком любезно. – Я к теще на блины, а вещи оставил у супруги, которая с двумя детьми следует в соседнем вагоне, – и плюхнулся, переводя дух, рядом с ним.

– Понятно, – ничуть не огорчился Профессор и, упиваясь своей любезностью, обратился ко мне с просьбой: – Если вы не против…

– Не против, – я откинулся на мягкую спинку, стараясь полностью расслабить мышцы. – Я люблю спать наверху.

– Спасибо, – поблагодарил он и погрузился в чтение.

Это был вагон начала восьмидесятых, когда больной генсек в припадке белой горячки выкрикнул: «Экономика должна быть экономной!» – а напуганные вагоностроители поняли это как лозунг и срочно разработали конструкцию, при которой полки располагались одна над другой. Что при этом экономилось – можно было только фантазировать. Впрочем, это я – со зла; кажется, начинал нервничать из‑за глупого опоздания, а еще оттого, что терпеть не могу спать на верхней полке – уж больно напоминает армию и тюремные нары (к слову, на последних я еще не ночевал).

Мне удалось расслабить ноги и правую руку, но левую я все еще чувствовал: слишком сильна была встряска в последние пятнадцать минут. Вообще вся наша усталость – от напряжения глазных нервов.