Через два пролета в боковое окно стала видна смоляная крыша пристройки. По опыту поединков знаю: надо не ждать, пока противник подставится под твой коронный удар, а бить в любое незащищенное место!.. Решив не испытывать судьбу, я саданул двадцатипятикилограммовым дипломатом по оконной раме, вскочил на подоконник и, сиганув с трехметровой высоты, оказался на крыше.

Теперь справа от меня была улица, впереди – жилой дом. На крышу этого дома вела надежная пожарная лестница. Там – чердак, можно легко спуститься через люк на верхний этаж и как ни в чем не бывало выйти из подъезда. И даже «дипломат» наверняка найдется где спрятать. Поэтому на этот зехер[1], господа хорошие, я не упаду: за кого вы меня имеете?..

Я побежал налево в направлении гостиничного двора. О том, чтобы спрыгнуть вниз, нечего было думать: высота этажа в четыре, да и двор О‑образный, замкнутый, с единственной аркой – выездом на Владимирскую. Дураку ясно, что там уже стоит какой‑нибудь баклан с пальцем на спусковом крючке. Оставался один путь – наверх, к балконам то ли квартир, то ли тыльных номеров все той же гостиницы. Все складывалось, как по нотам: угол дома блестел оцинкованной водосточной трубой на кронштейнах, а метра на два выше моей головы, вдоль стены тянулся карниз, по которому вполне можно было пройти.

Ухватившись за кронштейн, я подтянулся на одной левой – правая рука была занята «дипломатом» – и, обхватив трубу ногами, стал карабкаться к карнизу. При всей моей тренированности, на пари я не согласился бы проделать подобное в обычных условиях! Риск сломать себе шею был ничуть не меньше риска быть простреленным из любого окна, Я думал лишь о том, чтобы не выронить «дипломат», прекрасно сознавая, что сам по себе охранник из кооператива – это ковбой Джо, который считался неуловимым лишь потому, что на хрен никому не был нужен. Пока этот груз со мной – я хозяин положения, он – мой щит, моя надежда на выживание!.. Еще один кронштейн, еще один метр, еще полметра… Ну же, Стольник, давай! Труба предательски хрустела, но смонтирована была на совесть.

Протекторы моих стареньких, зато проверенных, как презервативы электроникой, кроссовок и рубероид карниза обеспечивали хорошее сцепление. Карниз оказался чуть покатым, с округлым краем, и если бы прошел дождь – удержаться на нем было бы просто невозможно. Балансируя драгоценной ношей, щекой ощущая мокрый холод стены, приставными шагами я продвигался к заветной отметке над балконом этажом ниже, на который можно было спрыгнуть.

При этом я совершенно не думал, что меня могут увидеть из окон напротив, а если кто‑то есть во дворе, то и снизу. Вообще, если думать о том, что будет дальше – не сдвинешься с места. Единственный выход, когда нет выхода – ставить перед собой мини‑задачи и тут же их решать. Успеешь сообразить – сделай ход, неожиданный для противника; не успеешь – играй в лоб. Но гроб с музыкой тому, кто размышляет о последствиях; без музыки – кто поддается животным инстинктам. Уклониться от удара, нанести свой обманный, предупредительный и, наконец, коронный – и все это с незнакомым зачастую противником, параллельно ведя разведку… За моими плечами были тысячи спаррингов, так что по карнизу меня уже вел «тот, который во мне сидит». Что же касается Стольника лично, то его мысли во время исполнения величайшего циркового номера всех времен и народов особой оригинальностью не отличались…

О чем же думал он? о том,

Что был он беден, что трудом

Он должен был себе доставить

И независимость, и честь.