|
Я тоже – но не против тебя. И даже не против твоей лошади. Кстати, о лошадях. В то утро, когда ты увидел Кейса на лошади, незадолго до убийства, – в котором это было часу? – В семь часов десять минут. – С поправкой на минуту другую? – Без всяких поправок. В семь десять. Я тогда был в утренней смене, она кончается в восемь. Я очень занят, у меня совсем нету времени, вот я и дожидался Кейса, чтоб он проехал мимо по своему расписанию. Очень мне его конь нравится, светло гнедой, легкий ход. – А как он выглядел в это утро – как обычно? Спорым и скорым? – вглядевшись в выражение его лица, я добавил поспешно: – В общем, меня интересует, его ли лошадь это была? – Еще бы! Ты можешь ошибаться в лошадях… А я то их знаю! – О'кей! Я тоже их знал когда то мальчишкой на ферме в Огайо, но вышло так, что утратил с ними контакты. Ладно, перейдем к Кейсу. Был он весел – или нос повесил? Или еще что? – Был абсолютно нормален. Как всегда. – Ты с ним общался? – Нет. – Далеко находился от него? – Двести семьдесят футов. Собственными шагами промерил. – Не трудно показать мне это место? Где был он и где ты? – Может, и трудно, да у меня есть приказ. Высшая вежливость требовала, чтоб он взял свою лошадь под уздцы и проследовал со мной до места пешком. Этого он не сделал. Он забрался на свою скотину и проехал до парка верхом, а я плелся позади, и это еще не все, должно быть, он подал ей условный знак: дескать, не смей медлить! Никогда еще на моей памяти лошадь не ходила так быстро. Я дал своим ногам максимальную за последние годы нагрузку, отставая шагов на тридцать, когда она, наконец, забралась на макушку бугра. Там, справа по склону, деревья, низкорослые и высокорослые, слева кустарник, но посередке хорошо просматривается лента тропы. Она образовывает почти прямой угол с нашим наблюдательным взором, и ярдов до него добрая сотня. Он продолжает сидеть в седле. Нет на свете более легкого способа почувствовать свое превосходство над окружающими, нежели этот: вещать с конского хребта. Я стараюсь не показать, что сорвал на подъеме дыхание. – Ты находился здесь? – Прямо здесь! – А он забрал к северу? – Ага! – Ты то его заметил. А он тебя? – Тоже. Он помахал мне кнутовищем, а я – в ответ. Мы часто обменивались таким приветствием. – Но он не останавливался, не таращился на тебя напрямую? – Не таращился ни впрямь, ни вкривь. Он выехал на прогулку. Послушай, братец, – по тону всадника можно было заключить, что он решил покончить со мной на юмористическом поприще – и вообще покончить. – Все это мы уже вдоль и поперек прошли с ребятами из службы убийств. Тебя интересует, Кейс ли мне попался? Да, Кейс. И был он на своей лошади. И были на нем его ярко желтые бриджи, единственные в своем роде во всей округе, и его куртка, и его черная шляпа. И сидел он на свой манер, со свободно отпущенными стременами. Это был Кейс. – Ладно. Можно погладить твоего коня? – Нет. – Тогда не буду. Меня вполне удовлетворит возможность – коль таковая появится – погладить по головке тебя, замолвить за тебя словечко нынче ввечеру, обедая с инспектором, – без уточнений: почему и как. Я пешим ходом проделал маршрут Центральный парк – Бродвей, нашел аптеку с телефонной будкой и там уж набрал свой любимый номер. Трубку снял Орри Кэтер. «Вот оно что, – сказал я самому себе. – Он все еще там, сидит, вероятнее всего, за моим столом; надо полагать, Вулф дал ему задание высшей сложности!» Я затребовал Вулфа и услышал: – Да, Арчи. |
