Далее по сценарию Калеб похитит девочку за выкуп в десять тысяч долларов.

Похищение ребенка станет эмоциональным переломным моментом сюжета. Отец зовет в город Джонни Лансера, чтобы отбиваться от Калеба и его людей, но сценаристы пилота заготовили сюжетный поворот для этого стандартного развития событий. Во-первых, Джонни ненавидит отца, которого не видел с десяти лет. А во-вторых, вышло так, что Джонни Мадрид и Калеб Декото, о чем на ранчо никто не подозревает, знают и уважают друг друга. Уж по крайней мере Калеб нравится ему куда больше, чем отец, которого он винит в смерти матери. Сын мечтал о мести за мать с тех пор, как восемнадцать лет назад похоронил ее в песке Энсенады.

О той мести, что сейчас вполне успешно осуществляет Калеб Декото. И тут Джонни оказывается в сложном, но богатом с драматической точки зрения положении, когда ему приходится решать не только, на чьей он стороне, но и кто он: Лансер или Мадрид? Похищение ребенка Калебом — эмоциональный катализатор, который в итоге толкает Джонни на сторону ангелов и подписывает его на еженедельный вестерн-телесериал вместе с новообретенной семьей.

Позже сегодня у Рика и этой юной актрисы сцена, в которой он выдвигает требования выкупа Скотту Лансеру, пока девочка сидит у него на коленях с пистолетом у виска. Но самая большая сцена Рика и девочки — завтра. Издали разглядывая маленькую светло-русую актрису, сидящую на собственном раскладном стуле с большой книгой в черной твердой обложке, он дает ей лет двенадцать. Сейчас обед, а она на площадке сама по себе, без опекуна или еды. И не отрывается от книги, когда он подходит к ступенькам в салун. Даже когда он прочищает горло и говорит:

— Привет?

«Да уж, — думает он, — здорово будет с эдакой сучкой работать». Он повторяет приветствие с напором:

— Привет?

Поднимая глаза от книги на коленях, она с явным раздражением здоровается с косматым ковбоем, стоящим перед крыльцом.

— Я тебе не помешаю, если присяду рядом и тоже почитаю? — спрашивает Рик, показывая свой вестерн в мягкой обложке.

Она смотрит с каменным лицом и отвечает в стервозном стиле карликовой Бетт Дэвис.

— Не знаю. Не помешаешь?

«Остроумно, — думает Рик. — Что, эта кнопка ходит с командой авторов, которые пишут ей стервозные подколки в ответ на риторические вопросы?»

— Я постараюсь, — мягко говорит Рик.

Она откладывает большую черную книгу на колени и недолго осматривает его, потом оглядывается на пустой стул, осматривает его, потом снова переводит взгляд на Рика.

— Это же твой стул, да?

— Ага, — говорит Рик.

— Кто я такая, чтобы запрещать тебе сидеть на твоем стуле?

Снимая ковбойскую шляпу и учтиво кланяясь:

— И все-таки, — говорит он, подключая все свое обаяние, — благодарю покорно.

Она не хихикает, не улыбается, просто опускает глаза обратно к своему чтению.

«Да идет она на хуй, блядь мелкая», — думает Рик. И его ковбойские сапоги грохочут по деревянным ступенькам крыльца громче, чем нужно. Он подходит к режиссерскому стулу, забирается на него, тихо крякнув, как и всегда в таких случаях.

Она не обращает внимания.

Затем он достает из кармана черных девайсов расхераченную пачку сигарет, берет одну из этой мятой пропотевшей пачки и сует себе в губы под приклеенным конским волосом. Раскуривает «раковую палочку» серебряной «Зиппо» в стильной (шумной) манере крутого мужика из пятидесятых.