Мне все равно, каковы ее намерения – она не получит Андарну в свои руки. Боль сжимает меня в тисках, огонь разрывает легкие, но я держу молнию и бегу . То, что Андарна ушла – это одно, а потерять ее от прикосновения темной колдуньи – непостижимо.

– Ирид, – с благоговением шепчет Теофания, напряженно глядя на Андарну. Я делаю выпад, вгоняя кинжал прямо в ее сердце. Огонь дышит во мне, пока я не превращаюсь в уголь, золу и агонию.

Она пошатывается и начинает смеяться.

Потом она видит кровь и замирает.

– Как? – ее глаза вспыхивают, и она падает на колени. – Камень не убивает вэйнителей.

– Ты никогда не была просто вэйнительницей, – отвечаю я. – Данн – гневная богиня для верховных жриц, которые отвернулись от нее.

Она открывает рот, чтобы закричать, а затем мгновенно высыхает.

Я отпускаю молнию, погружая нас во тьму и отдаваясь огню, сжигающему меня заживо.

– Вайолет , – шепчет Андарна.

А потом я ничего не слышу.

Единственное, что может быть более непредсказуемым, чем изменчивая провинция Тиррендор, – это ее герцог. Не зря царствующая аристократия никогда не носит черное.

– Дневник генерала Августина Мельгрена

 Глава 65

КСЕЙДЕН

Одно дело – манить меня, звать, вызывать в этот скрытый, залитый солнцем каньон к югу от Дрейтуса против моей воли, отрывать меня от стен нашей обороны и заставлять уходить прочь от друзей и города, полного мирных жителей. Совсем другое дело – ранить и заманить в ловушку Сгаэль.

Кровь капает с ее чешуи, стекает по плечу, и вид того, как она пропитывает связывающие ее веревки толщиной в предплечье, доводит меня до исступления и наполняет силой так, как ничто другое не могло бы. Я забираю ее всю, затем тяну еще, но она уже истощена, сдержав столько виверн у стен Дрейтуса.

Гнев, как ток, течет по льду, по которому я охотно катаюсь, освобождая свои эмоции, как бремя, чтобы я мог стать тем оружием, которое ей нужно. Она первая выбрала меня, возвысила меня над всеми остальными, первая увидела все мои уродливые стороны и приняла их, и каждый человек в этом чертовом каньоне умрет, прежде чем снимут хоть одну ее чешую.

Вайолет освободит Тэйрна. Это единственный исход, который я допускаю.

Два вэйнителя, стоящие на страже у устья каньона в своих нелепых одеяниях, – не проблема. Я испепелю их в считанные мгновения, как только Сгаэль наберет достаточно сил. Но тот, кто идет навстречу съежившейся, предательской заднице Панчека, вставая между мной и Сгаэль,… Он – проблема.

Не потому, что он более смертоносен.

И даже не потому, что он должен быть мертв .

А потому что я. Не могу. Убить. Его. Я не могу поднести клинок к его горлу так же, как и к Вайолет. Связь между мной и Вайоленс – это такая магия, которой нет объяснения.

Связь между мной и Бервином – из тех, что никогда не должны существовать, и теперь, когда у моего Мудреца появился еще один брат, которого он может использовать против меня… мне конец.

– Смотри внимательно, мой посвященный, – говорит мне Бервин через плечо, обнажая шрам посередине лица, оставшийся после того, как я сбросил его в овраг в Басгиате.

Я смотрю мимо Бервина, мимо Сгаэль и вэйнителя, на своего нового брата и бессознательного дракона, лежащего в долине за каньоном под охраной семи виверн. Как он мог так поступить? Как он мог решиться на такое, наблюдая за тем, как я спотыкаюсь и падаю на протяжении последних пяти месяцев? Как он мог добровольно пойти по пути, против которого я боролся до последнего? Он – последний, от кого я ожидал такого поворота событий, и все же мы здесь.

Я не могу позволить Сгаэль умереть. Не могу оставить его на том же пути, что и себя. Не могу допустить, чтобы погибли мои друзья, потому что эгоистично хочу, чтобы Вайолет была рядом со мной.