— Побольше надо таких сделать. Точь-в-точь таких же, чтобы калибр у всех един, — сказал я.

— Делаем уже, — кивнул Богдан. — Одну к отливке готовим, другой форму лепим. Мастер даже пушку эту оценил. А это дорогого стоит.

— Вот и славно, — улыбнулся я.

Будет о чём завтра рассказать царю. Если он, конечно, ещё не в курсе.

Ещё одна капелька прогресса в море невежества и отсталости, если так можно выразиться. Не то чтоб я считал местных отсталыми, часто даже наоборот, они были умнее и сообразительнее меня, но я всё же придал местной науке пинка в нужном направлении.

Я вдруг задумался о том, куда ещё можно толкнуть прогресс. И военный, и мирный, как говорится, мирный атом в каждый дом. Паровой двигатель? Сомнительно, даже если я построю опытный образец, практическую пользу он приносить начнёт очень нескоро. Нарезное оружие Андрей Рыбин уже мастерил и так. Спирт, вернее, самогон… Разве что для использования в качестве антисептика, мне не хотелось спаивать русский народ. Гигиену я и так внедрял потихоньку, вот только она никак не приживалась.

Мой взгляд зацепился за печную трубу, из которой столбом поднимался сероватый дым. Эврика, ёлки-моталки! Можно попытаться изобрести воздушный шар или аэростат, для наблюдения за передвижением противника. Его в нынешних условиях даже сбить никто не сможет.

— О чём задумался, Никита Степаныч? — спросил меня Богдан, отрывая от размышлений.

— О новых свершениях, — ухмыльнулся я.

Как будет время — надо будет попробовать измыслить в слободе воздушный шар. Или хотя бы китайский фонарик, как его миниатюрную копию.

— Когда новые инроги готовы будут? — спросил я.

— До Масленицы управиться должны, — сказал литейщик. — Только то уже не инроги, другим именем наречём.

— А вот это лишнее, — сказал я. — Они же как близнецы-братья быть должны, значит, тоже инрогами величать надо.

— Как же их различать-то тогда? — улыбнулся подмастерье.

— По нумерам, первый инрог, второй, — вполне серьёзно предложил я.

— Ну, не знаю, — хмыкнул Богдан. — Не по старине это.

— А в старину вообще не знали, как пушки лить, дубинами друг дружку лупили, и что теперь? — усмехнулся я. — Новое по-новому делать надобно. За старину держаться, уважать, а к новому всё же открыто быть.

— Ага… Мастеру это скажи, так он палкой вдоль хребта попотчует, — засмеялся литейщик.

— Сам скажешь, — хохотнул я. — Ладно, понял тебя. На Масленицу, значит, из пушек палить станем. Инрог этот, значит, пусть здесь пока остаётся. Государю покажем, но потом.

— Понял, — сказал Богдан.

— Всё, не буду больше от работы отвлекать, у вас тут, гляжу, дел невпроворот, — сказал я, пожимая мозолистую лапищу литейщика.

Ну хотя бы с этим разобрались. Единороги вместо нынешних тюфяков должны здорово навести шороху. По-хорошему, к ним надо бы измыслить прицельные приспособления, но я, увы, не артиллерист.

От Пушечного двора мы с дядькой отправились к Андрею Рыбину, знакомой уже дорогой, и у него тоже вовсю кипела работа, металлическим лязгом оповещая об этом всю округу.

Мальчишки-подмастерья увидели меня издалека, сразу же кликнули мастера. Андрей Иванович вышел из кузницы в одной рубахе и фартуке, несмотря на мороз, от него валил пар, словно от разогретой печки.

— Никита Степаныч! А я уж и не чаял увидать тебя! — воскликнул он.

— И тебе не хворать, Андрей Иваныч, — произнёс я.

Выбрался из седла, пожал руку мастеру. Он за время моего отсутствия развернулся во всю ширь, даже поставил на пустовавшем пятачке новую мастерскую, где по обилию стружек и опилок вокруг неё, очевидно, делались ложа для пищалей.