– Хорошо, – говорю я, хотя чувствуя себя не очень хорошо из за плана.

Мы отключаемся, и я передаю всё Шону, который выглядит немного чересчур возбужденным из за перспективы, что всё откроется.

– Всё будет хорошо. Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

– Нет. Это может сделать всё только хуже.

Он открывает дверь и начинает выходить.

– Куда ты собрался?

Он тепло улыбается.

– Я вернусь обратно на автобусе. Мне нужно взять пиццу для мамы, а ты должна обратиться к музыке. Мне кажется, ты почувствуешь себя лучше после неё.

– Я надеюсь, ты в порядке.

Шон возвращается в машину и целует меня в щёку.

– Я в порядке, – говорит он, прежде чем развернуться и уйти.

Мой живот скручивало на всём пути обратно на холм. Когда я съехала с главной дороги, я остановилась, прежде чем подъехать к воротам и успокоилась. Другая машина работала на холостом ходу внизу уединенного переулка. Это, вероятно, один из наших соседей, и я уверена, что он задается вопросом, что это я делаю.

Я позволяю возможному разговору заиграть в моей голове:

– Где ты была?

– Гуляла с другом. Где ты была каждую ночь в течение прошлого…постоянно?

– Что ты имеешь в виду?

– Мама, я знаю о твоём офисе. Я знаю, что ты не врач. Как насчет того, откуда каждый месяц приходят по двадцать тысяч долларов? И что ты делаешь ночью? О, и ещё, Оригинал до сих пор жив?

– Хорошо, – говорю я себе в зеркало заднего вида. Я делаю глубокий вдох, затем выдыхаю. – Ты можешь это сделать.

Я переключаю автомобиль на электропривод и плавно скольжу по подъездной дорожке, затем припарковываюсь на нашем обычном месте. Не тратя лишнее время, быстро выбираюсь из машины и направляюсь внутрь; не хочу потерять самообладание.

Стоя в коридоре одна, я прислушиваюсь. Выжидаю. В гостиной включен телевизор; в холле и столовой темно. Выглядывая из дверного проема, я могу сказать, что свет горит лишь в кабинете; на кухне никого.

Наконец, я снимаю сандалии, как можно тише открываю дверь, и так же тихо закрываю ее за собой. Затем, задержав дыхание, на цыпочках поднимаюсь по лестнице, выглядываю из за угла гостиной: никого, но я вижу газировку на столе и книгу вверх тормашками на подлокотнике дивана. Поворачиваюсь и оглядываю коридор; в маминой спальне горит свет, но дверь закрыта. Сделав буквально четыре шага, я проскальзываю в Эллину комнату и осторожно закрываю за собой дверь. Подпрыгиваю от неожиданности, когда телефон в моей руке вдруг начинает вибрировать. На определителе высвечивается «Дом»; это, должно быть, Элла. Я без приветствия поднимаю.

– Ты сделала это, – шепчет она.

– Ага.

– Хорошо, теперь переоденься в пижаму; я приду к себе в комнату, и мы сможем поменяться. У тебя просто отстойная кровать.

Я тихонько смеюсь.

– До встречи через секунду.

Мое сердце до сих пор бешено стучит; кажется, будто мама вот вот возникнет из темноты. Я потихонечку дохожу до гардероба Эллы, залезаю внутрь и включаю свет, только полностью закрыв дверь. Торопливо переодеваюсь в треники и футболку, бросая одежду в кучу мятых вещей на полу. Когда я ищу носки, дверь в гардероб открывается.

– Это всего лишь я, – поднимая руки вверх, говорит Элла. – Прости…

– У меня чуть сердечный приступ не случился, – вздыхаю я, а затем спрашиваю: – Какого черта она дома?

– Понятия не имею, – отвечает Элла, снимая мою любимую пижамную майку, пока я вылажу из ее. – Бет зашла сразу после их разговора и сообщила, что мама вела себя очень странно. Интересуясь, что мы делали сегодня, она раза три спросила, когда я приду домой.

– Может, она знает, что мы что то знаем…

– А может, она про Шона знает и проверяет нас.