Но наш Джеймс Дж. Блейн, избранный в большей мере за то, что великолепно рыл копытом землю и громогласно фыркал, не покажет ли он всему миру, что вся эта демонстрация была не более, чем жалким обманом и жульничеством? И даже, если все это было жалким обманом и жульничеством, посмеет ли он признать это, зная, что если он вынужден признаться в слабости, даже если эта слабость совершенно ясна и очевидна, ведь он станет посмешищем и объектом для презренья не только в столицах зарубежных государств, но в глазах миллионов разочарованных граждан, которые привели его в Белый Дом, чтобы он вновь вернул Америке гордость и силу, и которые с равным рвением отошлют его обратно домой с волочащейся на веревочке консервной банкой, если он не справится с заданием? Наш взгляд на данный вопрос, что скорее всего, необходима осторожность, и остается надеяться, чтобы на этот раз наше хорошо известное репортерское всеведение не оправдается в действительности».

Вздохнув, Клеменс отложил ручку и затряс кистью руки, пытаясь вернуть ей чувствительность.

- Хочу купить одну из этих печатных машинок, которые поступили в продажу. – Произнес он.

- Хорошая идея, - отозвался Клей Херндон. – Они весят не более ста фунтов. Как раз та вещь, которую можно будет взять с собой для записи речи мэра или с ее помощью писать репортаж о пожаре – так даже лучше.

- За ними будущее, поэтому можешь зубоскалить, сколько тебе заблагорассудится, - сказал ему Клеменс. – К тому же, если бы у меня была одна такая машинка, наборщики могли бы нормально разбирать те материалы, что я им даю.

- А вот то, о чем ты сейчас говоришь – это совсем другое дело, - Херндон вскочил из-за своего стола и подошел к Сэму. – Уж мне-то не составляет трудности... почти не составляет... читать твои писульки. Но сегодня ты действительно чиркал без остановки. И что же ты там накрапал?

Клеменс без слов передал ему исписанные листы. У Херндона было прекрасно развито политическое чутье или просто он обладал достаточной долей проницательности, чтобы ухватить за хвост идею, если допустить, что это не одно и то же. И если он думал так же, как и Клеменс...

Он не проронил ни слова до тех самых пор, пока не дочитал до конца. Затем, медленно кивнув, отдал текст передовицы Сэму.

- Да, сильно, - сказал он. И главное, в самую точку! Когда я в первый раз глянул на телеграмму, я тоже подумал о портах на тихоокеанском побережье, но я как-то упустил из виду, что чтобы извлечь из них хоть какую-то пользу, мятежникам потребуется железная дорога.

- А как насчет Блейна? – Спросил Сэм.

- И здесь я с тобой согласен, - ответил Херндон. – Если он это проглотит, никто потом его всерьез воспринимать не будет. Но будь я проклят, если знаю, что он может сделать, чтобы все это остановить. Как думаешь, что нас ждет, Сэм?

- Что думаю я? – Задумчиво повторил вслед за ним Клеменс. – Я думаю, что нас ждет война.

Генерал Томас Джексон вышел из своего кабинета в Военном Департаменте, который помещался в Мекэникс-Холле, взобрался на лошадь и двинулся на восток мимо Капитолийской площади по направлению к резиденции президента на Шоко-хилл – некоторые люди, принадлежавшие к его поколению, до сих пор называли его Белым Домом Конфедерации, хотя люди помоложе пытались позабыть о том факте, что КША когда-либо были частью США. Окружавший генерала Ричмонд кипел жизнью. По брусчатке мостовой с клацаньем проносились экипажи с лакеями-неграми в изысканных ливреях, застывшими, словно статуи на задках. Возницы фургонов, груженных зерном, железом, табаком или хлопком, громко проклинали, по чем свет стоит, кучеров экипажей, которые не давали им проезда. На тротуарах юристы и мотористы, дамы и рабы, державшие над ними зонтики, чтобы защитить их нежную кожу от лучей весеннего солнца, вытанцовывали выработанный временем менуэт, целью которого было, кто уступит дорогу, и кто пройдет первым.