- Мир таков, каким хочет его видеть Господь, - заявил Джексон о том, что было ему очевидно.

- Да, конечно, но понять Его волю – это уже наше дело, - ответил Лонгстрит, и маска согласия, которую он натянул на свое лицо – в этом он был мастак! – никак не вязалась с его словами.

И прежде, чем Джексон смог разобраться в том, к чему клонит Лонгстрит, тот продолжил:

- И Чихуахуа с Сонорой – наши провинции, и наше дело, клянусь Богом! И клянусь Богом, мы сохраним их за собой, нравится это Соединенным Штатам или нет!

Джексон нахмурился.

- Ничего не знаю об этом, Ваше превосходительство. Я придерживаюсь мнения, что Армия Северной Вирджинии имеет некоторое маленькое отношение к вышеуказанной независимости. – Он задумался на мгновение, являя собой живую картину работающей мысли. – В голову почему-то приходит битва при Кэмп-Хилле .

При виде такого редкого для Джексона приступа игривости Лонгстрит позволил себе улыбку.

- Кэмп-Хилл был необходим, генерал, необходим, но, полагаю, его было мало. Без храбрости, проявленной нашими солдатами, Англия и Франция никогда не были бы в состоянии признать нашу независимость и силой заставить режим Линкольна принять нашу независимость.

- Это то, о чем я и говорил, сэр, разве не так? – Пророкотал Джексон.

Но президент КША лишь покачал головой на это.

- Нет, не совсем. Помните ли вы, сэр, что я несколько в большей степени имел отношение к военным уполномоченным от Соединенных Штатов, чем вы, когда мы выбивали условия, при которых каждая сторона отведет свои войска с территории дрогой.

- Да, помню, - согласился Джексон. – Я никогда не претендовал на то, что я дипломат, а генерал Ли не принадлежал к людям, которые назначают людей на должности, которым те не соответствуют.

Это был камень в огород Лонгстрита, который был настолько скользок, что с равным успехом мог бы стать республиканцем-негролюбом, живи он в Соединенных Штатах, а не в Конфедерации. Хотя скользкость Лонгстрит возможно воспринял как комплимент. Поэтому Джексон задал следующий вопрос:

- И что там было, сэр?

- А было там то, что каждый офицер-янки, с которым я говорил, клялся и божился на стопке Библий ростом с себя, что Линкольн никогда не прекратил бы войну, если бы он сражался только с нами, - ответил Лонгстрит. – Этот человек был фанатик, да он и сейчас остается фанатиком, который разъезжает по США, как Сатана из Книги Иова, поднимая бучу везде, где он появляется. Единственная причина, заставившая его прийти к убеждению, что Соединенные Штаты потерпели поражение – единственная причина, генерал – это было вмешательство Англии и Франции на нашей стороне. Без этого он продолжал бы войну, невзирая ни на какие наши успехи.

- У него бы лучше получилось, если бы он убедил своих генералов в правоте своего дела в той же степени, в которой он сам был убежден. – Заметил Джексон. – И на наше счастье, это ему не удалось.

- Да, на наше счастье, - Лонгстрит кивнул своей большой львиной головой. – Но не в этом дело. Дело в том, что англичане и французы в силу услуг, кои они оказали нам и могут оказать в грядущем, имеют к нам сильную и четко обозначенную претензию.

- Подождите, - Джексон отнюдь не кривил душой, когда говорил, что он не дипломат – ему требовалось некоторое время, чтобы вникнуть в суть вещей, которые становились очевидными для таких людей, как Лонгстрит, в мгновение ока. Но, как и в годы преподавания оптики, акустики и астрономии в Вирджинском Военном Институте, упорный анализ позволил ему добиться того, что он не мог ухватить сразу.

- Вы утверждаете, Ваше превосходительство, что мы до сих пор обязаны нашим союзникам и при формулировании нашей политики должны принимать во внимание их желания?

- Да, я это утверждаю. Как бы я хотел, чтобы это было не так, но дела обстоят именно таким образом, - ответил Лонгстрит.