Джексон хотел было что-то сказать, но президент поднял руку, призывая его к молчанию.

- Погодите, сэр, до тех пор, пока не ответите на один вопрос: слишком ли привлекает вас перспектива сцепиться с Соединенными Штатами по поводу мексиканских провинций в одиночку, без помощи?

- Это можно сделать, - незамедлительно ответил Джексон.

- Ни секунды в этом не сомневаюсь, но это не тот вопрос, который я вам задал, - отозвался Лонгстрит. – То, о чем я вас спросил – это сильно ли привлекает вас эта перспектива? Что предпочли бы вы – чтобы мы воевали против США сами по себе или все же в компании двух ведущих европейских держав?

- Последнее, конечно же, - признал Джексон. – Соединенные Штаты всегда были больше. У нас сейчас больше людей и намного больше фабрик, чем в самых моих смелых мечтах, но они все равно больше. Если когда либо у них появятся лидеры и дух, соответствующие их ресурсам, они станут грозным врагом.

- Я так же оцениваю ситуацию. – Лонгстрит забарабанил пальцами по своему рабочему столу. – А Блейн, как и Линкольн, когда речь заходит о нашей стране, чувства меры не знает. И если таков будет его выбор – а я думаю, что случится именно так – он доведет свою страну до исступления, очень быстро настроив ее против нас. А это меня беспокоит. Что также беспокоит меня – так это цена, которую предъявили Лондон и Париж для возобновления нашего союза. И именно необходимость взвесить эти соображения относительно друг друга и есть причиной того, что я сегодня пригласил вас.

- Цена за продолжение дружбы? И какую цену назначили британцы с французами за то, чтобы сделать то, что и так явно в их интересах? – Задав этот вопрос, Джексон дал понять свою дипломатичность.

- О, конечно, - после паузы произнес он. – Они намереваются оказать на нас давление, чтобы мы отказались от одного специфического института, который мы практикуем.

- Именно так! – Согласился Лонгстрит. – Как и британский, так и французский посланники дали совершенно недвусмысленно понять, что их правительства не окажут нам помощи в случае конфликта с Соединенными Штатами, если мы заблаговременно не согласимся освободить рабов не позднее, чем через год после окончания военных действий. По этому вопросу они действуют согласованно, и судя по всему, они твердо намеренны делами подтвердить свои слова – не то, что ранее, как бы нам не хотелось обратного.

- Ну и пусть! – Прорычал Джексон в таком гневе, как будто Британия и Франция были врагами, а не наилучшими друзьями Конфедерации. – И пусть! Мы накостыляем янки и после этого будем делать то, что мы посчитаем нужным.

- Уверяю вас, генерал, я от всей души восхищаюсь силой вашего духа, - ответил на это Лонгстрит. – Если мы полностью убеждены в успехе против США по поводу Соноры и Чиахуахуа, пожалуйста, так и скажите мне, и скажите честно и откровенно.

Джексон помедлил минуту и... растерялся.

- В войне, ваше превосходительство, особенно, в войне против превосходящего по силе противника, ни о чем нельзя говорить с уверенностью, как я и прежде говорил . Тем не менее, я убежден, что Господь, дав нам эту землю, чтобы мы обустраивали ее согласно нашим представлениям, не пожелает отнять свой дар из наших рук.

- Боюсь, этого недостаточно, - со вздохом отозвался Лонгстрит. – Генерал, вы даже не имеете представления о том, каким ярмом на шее стало для нас рабство во всех наших сношениях с иностранными державами – будь то сношения дипломатические и торговые. Отказы, трудности, неприятие растут из года в год. Мы и Бразильская Империя остаемся последними рабовладельческими державами, и даже бразильцы начали программу постепенного освобождения негров, которых они держат в рабстве.

- Господин президент, если мы правы то то, что говорят иностранцы, абсолютно не должно нас касаться, а я верю в то, что мы правы, - упрямо проговорил Джексон.