Чем дальше на Север, тем прекраснее и мрачнее становится канал, но характерными для пейзажа по-прежнему остаются три элемента, отмеченные Пришвиным в «Царе природы», — лес, вода и камень:

«Так, бывало, и скажет отец:

— Лес, вода и камень!

А когда завидит Осудареву дорогу, если только руки свободны, непременно шапку снимет и скажет:

— Что тут народу легло!»

В Шведскую войну Петр согнал на эту дорогу местных жителей, а потом прошел тут посуху с войском и двумя фрегатами от самого Белого моря до Онежского озера, но след дороги порос лесом и кое-где уже исчез под водами ББК.

Вот как описывала это Двинская летопись:

«1702 года августа семнадцатого дня великий государь благоволил шествовать с воинством своим… через Нюхоцкую волость к Онег озеру на Повенецкий погост лесами, мхами и болотами, расстояние от Нюхоцкой пристани 160 верст… а люди тянули на себе две яхты от взморья до Повенецкой пристани; оттуда шествовал великий государь на судах озером Онего и пришел с воинством своим на град Орешек…

… и град той взял, и победа бысть преславная».

Однако в том же XVIII веке дорога петровская «вся запустела и лесом поросла». И только в суровые тридцатые годы нашего века прошел через мощные скалы, болота и леса 227-километровый канал, сокративший больше чем на три четверти путь из Балтики в Белое море. Разлилось Выг-озеро, затопило двести островов, стало чуть не четвертым по величине озером во всей Европе…

Оно приготовило нам сильную бортовую качку. Свинцовое небо совсем низко нависает над землей, волны бьют в берега островков, моросит дождь. Проходим десятый шлюз, прорубленный прямо в скалах; здесь мы идем уже по Нижнему Выгу. И вдруг на стенке у входа в шлюз какие-то аршинные буквы, которые по мере приближения складываются в монументальную надпись, почти непостижимую для наших дней: «Шесть условий товарища Сталина— могучий рычаг, обеспечивающий победу на ВМС». Ну хорошо: БМС — это Беломорстрой, можно догадаться. А что за шесть условий — этого не знает даже наш грамотей лоцман. Он просит задавать вопросы полегче и взамен предлагает весьма поэтичную, на его взгляд, легенду о создателе этих букв, которому «убавили срок». Мы с Аликом обращаемся к первому же источнику информации — бабке на шлюзовой стенке. Бабка в ответ загадочно молчит. «Не боись!» — кричим мы бабке с палубы через потоки дождя, и нам становится весело — может, оттого, что никто уже не помнит увековеченных условий, может оттого, что мы не обязаны многозначительно помалкивать, а может, и оттого, что верят теперь не в чьи-то мистически мудрые условия, а просто в совместный труд людей, гуляющих на свободе…

Проходим последние шлюзы канала. Устали как черти и жмем из последних сил. Капитан злится на Диму за то, что его не видно на палубе в эти часы. Формально, может, Димка и прав: радиохозяйство у него в порядке, нудными делами колпита он занимается исправно, да к тому ж идет он без «обработки», без совместительства, то есть работает только за себя и получает меньше всех; но по существу-то прав капитан: когда команде приходится тяжко, нужно, чтобы и тебе приходилось тяжко, даже если тебе и кажется, что этого можно было бы избежать. Это везде так, а особенно в армейском взводе или в таком семейном коллективе, как команда на судне.

Наконец Беломорск. Радиорубка сразу оглашает пустынный берег своим традиционным вступлением — бесшабашной песенкой Джерри Скотт «Сам оф диз дейз» — «Когда-нибудь, ах когда-нибудь ты обо мне заскучаешь, милок». Вообще на культурном фронте обостряется борьба: пластинок становится все больше, о вкусах не спорят, но попадает все-таки Димке. «Что ты там опять завел этого Баха»? — говорят ребята, однако стармехова классика мало-помалу пробивает себе дорогу: при молчаливом одобрении команды теперь идут также Первый концерт Чайковского и первая часть Шестой симфонии Бетховена; но уже за исполнение второй части команда требует компенсации в виде цыганских песен или «Разведенного моста».