Около «Гастронома» толпа собралась вокруг парнишки, на плече у которого сидела небольшая добродушного вида обезьянка.

— Вчера из рейса, — рассказывал паренек. — Мы на ближневосточной линии… Во Вьетнам ходили. Смотрю, такая тварь приличная, думаю, дай куплю, всего двадцать дингов. А ласковая какая…

Обезьянка охотно шла ко всем на руки, потом прыгала обратно на плечо к хозяину. Кто-то из перегонщиков пробирался к ней сквозь толпу, балагуря:

— А ну, братцы, пустите. Тильки ще обезьяна у меня на плече ишо не сидела.

Другой, застенчиво промолчавший весь вечер, вдруг сказал:

— Одна только обезьяна на всем проспекте и есть некрашеная.

Раздался хохот, и какая-то юная измаильская модница кокетливо, но, судя по звуку, весьма ощутимо стукнула парня по спине.

Близилась полночь, а проспект все не затихал…

Назавтра мы с утра поехали на городской пляж. Вода в Дунае была совсем не голубая, а желтая, мутная, и притом весьма прохладная, так что купаться мы не стали, а просто лежали на бережку и беседовали о своих делах: когда придут суда, да кого куда назначат, да когда уйдем отсюда.

— А отчего они на заводе? — спросил я. — Ведь новые чешские суда.

— Они, видишь, трехпалубные и под мостами не проходят на Дунае. Так что с них рубки поснимали, а теперь нужно снова эти рубки ставить.

Рядом с нами, свалив в кучу портфели, копошились школьники.

— Панама! — закричал вдруг один из них.

— Не-е, не Панама… На спор, не Панама…

В спор включились наши, а я все не мог понять, что там за Панама и откуда, пока на Дунае, всего в нескольких метрах от нас, не появился морской сухогруз с надписью: «Панама».

— Проспорил, проспорил… — заорал первый.

— Как ты угадал? — спросил я его с удивлением.

— Так я флаги всех стран знаю. Это что, мы в школе даже флажковую сигнализацию изучали. Вы, дядя, знаете флажковую?

— Как тебе сказать… — начал я уклончиво.

— У нас в шестой школе теперь по морскому делу производственное обучение. Я-то уж обязательно буду моряком. Или еще этим, которые клады копают…

— Археологом?

— Да. Я вам сейчас покажу.

Он расшвырял кучу портфелей, вытащил из-под них свой и достал из него обломки двух старинных, очень красивых глиняных трубок.

— Чьи это?

— Может, турецкие…

— А может, и еще какие… Берите себе. Я еще найду.

«Может, и еще какие…» — повторял я про себя, трогая отполированную чьими-то пальцами поверхность трубок и оглядывая нагретый полуденным солнцем дунайский берег. Мы лежали вблизи тех мест, где была раньше знаменитая измаильская крепость, у ограды старинной русской церкви, переделанной из еще более старой мечети. Древняя земля… В XV–XIV веках до нашей эры бродили тут скифы. В середине же первого тысячелетия до нашей эры появились предприимчивые греки, основавшие здесь свою Антифалу. Шли века, менялись завоеватели: Дарий, Александр Македонский, Траян, готы, гунны и славяне. Еще тысячу лет назад стоял здесь славянский Смил. Кочевники не раз превращали его в пепел.