Изменить размер шрифта - +
Кочевники не раз превращали его в пепел. Город заново отстроили генуэзские и венецианские купцы, назвавшие его Синилом. Потом — долгое турецкое владычество, когда город был назван Иш-масль — «Услышь бог», и только в конце 1790 года, после знаменитого суворовского штурма, Измаил окончательно становится русским. «Нет крепче крепости, ни отчаяннее обороны, как Измаил, падшей перед высочайшим троном», — писал Суворов.

С тех самых пор сам Измаил и вся эта придунайская земля, которая, по словам Пушкина, «славой русскою полна», связаны в нашем сознании с суворовской победой. А на старинном гербе города, рядом с полумесяцем, утвердились меч и георгиевский крест, волны, кораблик и какая-то толстая башня, похожая на маяк: Измаил издавна был важным портом. Мне привелось видеть столетней давности «таблицы привоза и вывоза» товаров по Измаильскому порту. Три четверти привоза составляли здесь монеты, за ними шли строевой лес, турецкая мануфактура, сарацинское пшено, маслины, деревянное масло и немножко кофе. Вывозили главным образом пшеницу, кукурузу, сало, кожи, сыр, поменьше — веревки, канаты, лошадей, икру, чугун…

Возвращаясь с пляжа, я зашел в управление Дунайского пароходства, чтобы порасспросить о значении теперешнего Измаильского порта и о дунайском судоходстве. Любопытно было узнать, что это за дунайские мосты, которые могут не пропустить перегонные суда, и почему именно отсюда этот молоденький «пароходчик» «ходит в Латакию».

В пароходстве было шумно и суматошно, все казались страшно занятыми, и я долго в нерешительности бродил по коридору. Потом через открытую дверь планового отдела я увидел средних лет мужчину, который, устало оторвавшись от бумаг, глядел в потолок. Я вошел и, надо сказать, попал по адресу. Ниссон Моисеевич Орлов, один из руководителей планового отдела, был человек отлично осведомленный обо всех делах пароходства. Мой первый вопрос был о Латакии.

— Что ж, — улыбнулся Ниссон Моисеевич, — ходят по Дунаю и на Латакию. Измаил становится все более и более важным морским портом. Суда наши ходят в Александрию, Триполи, Бейрут, в Неаполь и на сирийское побережье — в вашу Латакию. Вот посмотрим журнал: в этом месяце из Пирея привезли табак, из Латакии — пряжу, из Измаила отправили в Джибути мыло, в Ахмеди — спички, бязь, в Латакию — чешские грузы. Почему чешские? Должен вам сказать, что для всех стран социализма эта ближневосточная линия весьма перспективна. От Галаца к Рени (Рени — это советский порт повыше Измаила) подходит узкая европейская колея, значит, любой груз с Запада можно по железной дороге доставить прямо в Рени, а потом, перегрузив на морское судно, отправить в Пирей, Измир, Бенгази да куда угодно. И это надежнее, чем переправлять груз до устья по теперешнему незарегулированному Дунаю.

— Незарегулированному? Мне ребята говорили про мосты на Дунае, что, мол, наши трехпалубные суда не могут пройти под мостами…

— Да. И загвоздка не в одних только мостах. Древнейший водный путь, вторая в Европе река, протекающая по территории восьми государств— ФРГ Австрии, Чехословакии, Венгрии, Югославии, Румынии, Болгарии и СССР, — река, имеющая для этих стран важнейшее транспортное значение, и, представьте себе, не зарегулирована. Есть места, где Дунай течет очень быстро в узком каменистом и порожистом ложе, например, в знаменитых своей красотой и трудно-проходимостью Катарактах; а в низменных районах на Дунае много отмелей и перекатов. Кроме естественных препятствий есть немало искусственных: трубопроводы, паромные переправы, затонувшие суда и вот те самые мосты, о которых вам говорили, а их на Дунае ровно полсотни.

— Так неужели тут ничего нельзя уладить, отрегулировать, или, как вы сказали, «зарегулировать» реку?

— Можно.

Быстрый переход