Отход! Отход! Караван судов для Оби, Енисея, Лены, Зайсана собирается на погранично-таможенном рейде, в Чижовке, где у тихих и низких зеленых берегов Северной Двины чинно дремлют какие-то «иностранцы»-лесовозы: пара немцев— «Марта Росс» и «Хельга Росс», норвежец «Рудгерт Виннен», какой-то англичанин. Рядом с ними наши перегонные самоходки, рефрижераторы, паромы, рыбацкие «пэтээски» — как букашки. Ничего, это мы, а не они полезут в самое что ни на есть Карское море. Наши появляются с музыкой, а Димкина рубка врывается в тишину летнего вечера традиционной песенкой Джерри Скотт.

Вечер в Чижовке тянется бесконечно долго. Почему-то опять лезет в голову все читанное о ледовых морях и о людях, дерзнувших отправиться в плавание по этим неприветливым просторам. Вспоминается «Северный дневник» Юрия Казакова, те строки, где он, описывая выход в море белой полярной ночью, вдруг заговаривает о перегонных речных судах:

«И от воды дышало иногда таким глубинным, таким тысячелетним холодом, что сразу на память приходили речные суда, баржи — десятки, сотни, которые должны были идти через Ледовитый океан в Обь и Енисей и которые стояли на рейде в Архангельске, потому что лед в океане еще не разошелся. Север, Север!»

Настроение у ребят тоже тревожное. С литературы и высокой политики разговоры наши все чаще переходят на трудности северного перегона и, в частности, позапрошлогодней проводки, когда ледоколы впервые во главе с «Лениным» протащили огромный наш караван через сплошной лед.

— Атомный ледокол, ему что? — рассказывает стармех. — Он, как битюг, и попер, и попер. Он ведь морские суда привык проводить, а тут самоходочка — триста сил. За ледоколом воду сразу схватило, а от атомохода такие куски летят, что сразу как удар — так у нас пробоина… В общем на чистую воду мы вышли — только шпангоуты торчат, как ребра у цыганской лошаденки. А тут с веста штормяга ударил, баллов семь-восемь. И деться некуда. Обратно во льды не пойдешь. Стоим у кромки, и аварийных судов у нас полно: там подварить, там подлатать надо, а куда спрячешься — шторм… Досталось нам тогда. Все же днем чуть подремонтировались, а ночью снялись. А в середине ночи опять такой штормина пошел, что уж просто, думаем, не пришлось бы, братцы, шлюпочку на воду спускать. Помню, повариха тетя Паша купила себе и снохе швейные машины на Диксоне, так вот она их вынесла обе на палубу и, как квочка, вокруг них бегает: «Ой, что будет господи!..»

Ребята смеются, вспоминая свою тетю Пашу.

У боцмана Толи за ту проводку грамота якутского Совета министров. За что именно, так и не могу толком выяснить: что-то они там латали, ставили какие-то цементные ящики.

— Да ты, может, еще увидишь, как это все бывает. Я, конечно, тебе не желаю, нет, Боря, не желаю, но посмотрим… Подождем… — говорит боцман.

И ждать нам пришлось меньше, чем кто-нибудь из нас мог предположить.

7 августа рано утром мы вышли в море, которое было спокойным, серым, даже чуть-чуть белесым.

Пока волнения нет, но известно, что Белое море очень переменчиво. И хотя прогноз пока хороший, никогда нельзя себя здесь чувствовать особенно спокойным, потому что эти прогнозы общего характера для Белого моря не всегда имеют значение. Здесь своя, особая в каждом районе и очень сложная циркуляция воздушных потоков.