Под вечер вдруг упал туман. Туманы на Белом море вообще очень часты. По одной версии, его из-за этого и назвали Белым. Впрочем, есть и другая версия: будто англичане дали ему это название, впервые увидев Белое море в снежную погоду.

Я сидел в каюте, и сразу будто кто снаружи «занавесил мне окна туманом». По радио передали, что 736-я самоходка «немочка» сбилась с курса и полезла на «Беломорский-11». К счастью, на этом сухогрузе финской постройки стоял наш локатор «Донец», а с ним в любом тумане можно видеть на тридцать — сорок километров. К ночи туман рассеялся, но качать стало сильнее. Растянувшись двумя колоннами и чуть покачиваясь на волне, суда поблескивали белыми и красными огоньками и отражались в черноте моря, точно троллейбусы в дождь у нас дома, под московскими окнами.

С утра снова был туман, а когда он рассеялся, суда вышли к Канину Носу и встали лагом. Там, за Каниным, — беспокойное Баренцево море. Оно каждый год что-нибудь да преподносит нашим судам: это здесь пятнадцать лет назад переломало пополам баржи во время первого перегона. Сегодня тоже прогноз плохой. Хорошо бы отстояться за Каниным.

Полдень. Мы все еще у Канина Носа. Я сижу в каюте и пытаюсь читать. Время от времени заходят ребята. Что-то сегодня у всех серьезное настроение. Сперва пришел Дима со своим любимым учебником английского языка. Дима у нас старательный и все задания выполняет сам.

— Почитаем, — говорит.

Слушать его очень забавно, потому что читает он по-английски с южным акцентом, смягчая «г», и от этого тексты из его любимого учебника выглядят еще нелепее:

«Гуд монинг! Здравствуй, Джордж! Как ты поживаешь? Сколько сейчас времени? Джордж — инженер. Он учит английский язык. Моя сестра учит английский тоже».

Диму сменяет стармех Толя. Я уже по стуку догадываюсь, что это он: кто, кроме него, умеет так органично сочетать изысканность манер с отчаянной хлесткостью палубного жаргона?

— Вот, — говорит Толя, протягивая мне тетрадь, — тут я кое-что накропал, посмотри и потом переведи, пожалуйста. Ладно? Тебе ж это…

— Знаю, как слону груша…

Толя выполнил наконец задание по английскому языку. Тема в задании, присланном херсонской мореходкой, навела его на какие-то грустные размышления — «Семья моряка». И вместо того чтобы ничтоже сумняшеся сообщить на своем элементарном английском, что у него есть жена, что есть сын, что зовут их так-то и так-то, Толя накропал небольшое эссе, исполненное злого сарказма и горечи. Начал он со знаменитого высказывания адмирала Макарова о том, что моряк в море — дома, на берегу — в гостях. Ну а дальше идет про семью, наспех состряпанную в гостях. Здесь сто советов счастливого брака, в том числе и обязательное уведомление за три дня о возвращении из плавания, чтобы жена успела вымести чужие окурки. Прочитав, я заявляю, что семья эта нетипична и что я не смогу уложиться ни в запас слов второго курса мореходки, ни во времена группы «индефинит». Толя отвечает, что, по его наблюдениям, описанный им тип семьи достаточно широко распространен и лучше всего известен ему лично, что я могу смело располагать своим собственным словарным запасом, потому что он помнит только формулы вежливости, выученные еще в прошлом месяце на палубе, а что касается глаголов, то времена «индефинит», то есть «неопределенные» и вечные времена, его вполне устраивают.

Толя уходит, а я сажусь переводить для херсонской мореходки эту семейную драму.