Впрочем, это стало понятно, как только мы попали в котельную. Ба, да это настоящий морской музей, действующая модель корабля прошлого. Гудят десять огромных котлов, алчно разинуты десять топок, расположенных на уровне груди. Четким отработанным движением кочегары поднимают на лопате уголь и толкают в топку. Другие подвозят уголь на тачках; из них многие раздеты до пояса и все же обливаются потом. Вот оно, значит, как это — «дверь топки привычным толчком отворил…». Так ему ж и правда пора в музей, этому прожорливому «Ермаку» вместе с его допотопным представлением о кочегарах и его каютной иерархией.

Мы возвращаемся на «Бравый». Начальник экспедиции с заместителем только что вернулись из штаба ледовой проводки. Сюда, на остров Диксон, где расположен штаб, тянутся нити от всех караванов, ледоколов, метеостанций. Когда-то Диксон был передним краем наступления на Арктику, теперь это тыл, так что предстоящий нам переход посерьезнее того, что мы совершили. Работа «Севморпути» отличается от того, чем занимается простое пароходство. Там обеспечили судно, помахали фуражкой: «Счастливого плавания» — и все. А здесь с судном нужно нянчиться всю дорогу. Ледоколы обеспечивают суда: пробивают им дорогу, тащат, выручают из беды. Самолеты обеспечивают ледоколы: дают им карту ледовой разведки. Метеостанции и суда ледово-гидрологического патруля снабжают сводками и самолеты, и ледоколы. Все сводки поступают в штаб. Здесь их переносят на одну большую карту. Штаб видит, когда и как действовать. И воюет по всем правилам.

Наших в штабе сразу взяли в работу.

— Выходите немедленно! — сказал им начштаба Кононович. — Вот, ознакомьтесь с ледовой обстановкой, забирайте хлеб, воду, продукты, что там еще? И снимайтесь к Тыртову.

Он объяснил, что, по данным последней ледовой авиаразведки, у берега остается узкая полоса чистой воды, по которой и нужно пройти, воспользовавшись затишьем. Кроме того, метеорологи предсказывают на ближайшие сутки-двое отход ветра к норду.

Таковы были рекомендации штаба, и флагман назначил отход на утро, пока там еще не затянуло льдом полоску чистой воды, пока не поднялся северный ветер, пока ждут нас ледоколы.

Я получил назначение на самоходку «Смоленск», построенную в Красноярске и перегоняемую на Лену. Она пришла из Енисея и ждала нас в Диксоне. Капитан, механики, мотористы и радист здесь экспедиционные. А матросы — ребята из красноярского речного училища, совсем молодые, румяные, веселые и работящие парни. Перегонщики почти все мои старые знакомые, вторым механиком — рыжий Женя Бажин, который на юге шел стармехом на «ракете».

Женя потащил меня к себе в каюту, приволок откуда-то лежак, а боцман выдал все имущество, обрядил меня в новый ватник, сапоги. Женька здесь совсем не такой, каким я его по югу помню! То есть он, конечно, такой же простой и добрый малый. Только там была стоянка, был юг и мы виделись чаще всего в увольнении. Помню, как мы вместе с его «мастером» Кугаенкой шли теплым феодосийским вечером во время праздников, по диагонали, от одного очага культуры до другого; хороший у него мужик был «мастер». Помню, как Женька бродил там один неприкаянно всю стоянку, не зная, куда девать себя. Непутевый и неприкаянный Женька, добрый, незлобивый, свой в доску. Здесь Женя совсем другой человек. Он все время торчит «в машине», вечно озабочен судьбой «двигунов», форсунок и еще чем-то там. Работяга он, оказывается, каких мало.

Двигатели на самоходке мощные, шкодовские, и вообще самоходка здоровущая, как раз для здешних мест. Корпус у нее довольно крепкий — это утешительно.