Вареников считал его непрактичным, на редкость неумелым, чересчур искренним, он презирал все эти качества, уже сами по себе невыгодные в наши дни, но в то же время не мог удержаться от зависти. Потому что сам был лишен всего этого — непрактичности, неумелости, доброты, желания быстро прийти на помощь, говорить только то, что думаешь, и думать только то, что говоришь.

И еще он завидовал Вершилову, потому что тот пренебрегает материальными благами. Он знал, пренебрежение это не показное, каким был Витька Вершилов когда-то, таким и остался спустя годы.

Для него ничего не значили всякого рода жизненные преимущества, он не страдал болезнью вещизма, которая была присуща Вареникову; он был бескорыстен, так же, как и его покойный отец, не умел думать о своей выгоде, а Вареников весь был полон одними лишь желаниями — как бы изловчиться получше, схитрить, повернуть по-своему, одержать верх.

Однажды, тогда они учились в седьмом классе, Витька решил купить себе коньки «норвежки». Коньки стоили дорого, у отца и у мамы не было лишних денег, только недавно они купили ему новые лыжи и свитер, и он не решился просить, чтобы они купили ему коньки.

— Сам накоплю, — сказал он Володе.

Володя засмеялся.

— Накопишь? С каких таких капиталов?

Витя задумался.

— Что-нибудь придумаю…

— Ничего ты не придумаешь, — заключил Володя и предложил: — Вот что, у меня есть «норвежки», все равно они мне не нужны, я на них не очень-то…

— Почему не очень? — спросил Витя. — Давай походим вместе на каток, потренируешься…

Володя махнул рукой:

— Не очень-то я жалую катки и лыжные базы, сам знаешь. Лучше в кино лишний раз пойду…

— Я тоже люблю кино, — признался Витя. — Но каток — это сам знаешь…

— Знаю, — бесцеремонно оборвал его Володя. — Значит, так: я тебе отдам коньки, а ты мне пиши сочинения. Идёт?

Сперва Витя ничего не понял, Володя еще раз пояснил все как есть: в течение года Витя будет писать за него, Володю, классные и домашние сочинения. Зато Володя ему сразу же отдает коньки.

— Вот так, — сказал Володя и не поленился, побежал к себе наверх, принес коньки — длинные, сверкающие носы, чуть дотронешься рукой, кажется, зазвенят, сразу же сами ринутся на лед…

Витя был не в силах отвести от них взгляд.

— Так как, по рукам? — спросил Володя.

Витя еще пытался сопротивляться, он был правдив, даже в пустяках не умел солгать, покривить душой, обмануть кого-то.

— Но если я буду за тебя писать, выходит, мы оба обманщики чистой воды, — сказал он, однако Володя его и слушать не стал.

— Ладно, после покаешься — и все твои грехи простятся. Зато глянь на коньки — ветер, честное слово! Сплошной смерч! Как встанешь, сразу же полетишь…

И Витя не выдержал. И до самой весны скрепя сердце писал сочинения за Володю.

За себя и за него. И случалось, учитель ставил Володе пять, а Вите только три, потому что себе Витя писал во вторую очередь, спешил, не был таким внимательным, и порой учитель говорил:

— Что с тобой, Вершилов? Бери пример с Вареникова, сразу видно, человек старается, хочет заслужить хорошую годовую отметку. А ты? Почему не стараешься? Или лень-матушка заела? Что-то на тебя не похоже, давай подтянись, не отставай от своего друга…

Витя молчал, Володя безгрешно смотрел на учителя. Губы сложены умильно, руки благонравно лежат на парте. Пай-мальчик, да и только.

Интересно, помнит ли Вершилов всю эту давнюю историю?

Он, Вареников, помнил все.