|
Я «курсовик» по петровскому времени писала просто, так этот факт в куче источников упоминается. И у Гоголя было.
– Ученье – свет – восхитилась Мезенцева и приобняла дрожащую всем телом бедняжку за плечи – Курсовик тогда зачли? Да? Ну и слава богу. А теперь пошли к выходу, пока ты еще и не простыла до кучи. Нифонтов, а ты не слишком спеши, ясно? И не лезь без на рожон, это моя привилегия, а не твоя. И вообще – может, стоит Ровнину позвонить?
– Куда катится этот мир? Нет, точно скоро небо на землю упадет, если уж Мезенцева начала подобные вещи говорить – пробормотал Николай, посмотрел вслед удалявшейся от него парочке, бросил окурок на землю, затоптал его носком ботинка, сунул руки в карманы куртки и направился в другую сторону.
Дорога, ведущая через весь парк, та самая, которую он упоминал в разговоре с напарницей, была замечательно освещена, потому Николай не прозевал узенькую дорожку, ведущую в небольшой лесок, за которым, если верить карте парка, открытой в смартфоне, собственно, и находился пресловутый Кузнечный холм.
Оно, конечно, может, Женька была права, может, и стоило набрать начальника отдела, но Нифонтов все же делать этого не стал, рассудив, что пока повода для какого-либо беспокойства нет. Основная задача выполнена, девушка спасена, ну, а поход в сторону холма и оврагов это так, прогулка для галочки в отчете. Пришел, поглядел, убедился, что все тихо и спокойно, ушел. Все.
Дорожка петляла между деревьев, стоявших стеной слева и справа от нее, но при этом сказать, что Николай блуждал в потемках было нельзя. Он даже фонарик в смартфоне включать не стал, поскольку ему вполне хватало лунного света, льющегося с неба. До полнолуния вроде далеко еще было, луна только-только начала расти, однако же вот, светло в лесу если и не как днем, то близко к тому.
Да и вообще отрадно вокруг было. Сюда, в лес, весна, вовсю хозяйничающая в городе, пока не нагрянула, не стряхнула снег с еловых лап и не погасила миллиарды блесток на сугробах. Тут пока царила зима во всей своей красе и силе.
В какой-то момент дорожка превратилась в тропинку, но та, впрочем, была неплохо утоптана, и Николаю по ней шагалось легко. Мало того, если можно так сказать, ему шагалось радостно, а дышалось полной грудью. Находил он в этом неожиданном единении с морозной природой что-то давно им забытое, нечто ушедшее в никуда вместе с добрым и безмятежным детством, в котором все было так просто и понятно. Тут наши, тут не наши, так поступаешь правильно, эдак – нет. Не то, что теперь… И, если ему чего и не хватало сейчас для полноты ощущений, так это только пары лыж, на которых так славно было бы прокатиться по снегу, а после с вон той опушки добраться до совсем недальнего холма…
Сложно сказать, что именно послужило причиной случившегося чуть позже – нахлынувшая ли на оперативника ностальгическая волна, притупившая его внимание, или же опытность того, кто крайне ловко подсек его ноги, сунув лицом в снег, а после не менее умело затянул на руках одноразовые пластиковые наручники.
– Вот и ужин – произнес отрывисто грубый голос – А ты, Турлей, переживал, что ночь прошла даром и мы ляжем спать голодными!
– Погоди – рыкнул другой человек – Хозяйке сначала его покажем, пусть она решит судьбу этого дуралея. Мы служим ей, а не себе.
– Знакомый запах у этого человека – произнес третий собеседник, голос которого отличался от двух первых, он был менее грубым и более мелодичным – А ну, переверните его.
Когда Нифонтов проморгался от снега, то увидел лица трех склонившихся над нем мужчин. Двое из них были плечисты, бородаты, зверовидны и ему незнакомы, а вот третьего он сразу узнал. Им оказался юноша-оборотень из Битцевского парка, тот, что у тамошнего лешего амулет берегини лихо отнял.
– Вот так встреча! – мило улыбнулся он – Не ожидал, не ожидал! Но – рад. |