|
.. - Спасибо, - поблагодарил Самсик и протянул начальнику все, чем был богат: пару сырых пельменей на носовом платке. - Угощайтесь. Крюшкин, всхлипнув, съел один пельмень, а от второго лишь деликатно откусил. Самсик даже потом покрылся от жалости к этому кривозубому пареньку, с лицом, покрытым сонмищем угрей, которых многие принимали за угольную пыль паровозного происхождения. - Эх, Крюшкин вы мой, дитя человеческое, - прошептал он. - У меня, товарищ Саблер, сестра-горбунья на руках, - тут же соврал Крюшкин. Самсик вообразил этого серенького маленького Крюшкина с капризной толстой горбуньей на руках - это же ж Достоевский же! - Крюшкин... - Он положил ему руку на плечо. - Крюшкин ты мой... Ребят-то отпустишь? Он кивнул на растроганных молчаливо топчущихся стиляг. - Конечно, отпущу, - смиренно произнес Крюшкин. - Вот только стихотворение им прочту, может, что-нибудь поймут. Вы идите, товарищ Саблер, а я им стихотворение прочту. Он вышел на середину и, по-прежнему не открывая глаз, мирно и задушевно проговорил: - Ребята, девчата, вот послушайте стихотворение. Это он, я узнаю его, в блюдечках-очках спасательных кругов... У Самсика под носом стало мокро от волнения, и он вышел из штаба, потому что знал это стихотворение наизусть и не хотел лишний раз расстраиваться. ...К середине ночи нарком Киров уступает свой проспект прежним хозяевам, и весь Конногвардейский затихает, и во всех его зеркальных окнах отражается нечто таинственное, уж не кирасы ли, не кивера ли? По чистому звонкому асфальту я пересек улицу, покопался в мусорной урне, нашел окурок "Авроры", привалился спиной к чугунной решетке и закурил. Чугунные гоплиты в шлемах с гребнями сжимали копья за моей спиной, а в это время в штабе комсомольских дружин на Невском артистически жестикулировал Крюшкин, и задумчиво смотрели на него сержант, стиляги и рабочая молодежь. "Ведь можно же по-человечески же, вот же, можно же", - помнится, подумал я о Крюшкине и, помнится, заплакал. - Ну что ты вечно копаешься в мусоре, Самсик? - услышал голос, полный нежной насмешки. - На, кури! Рядом со мной стояла и протягивала полную пачку "Авроры" собственной персоной Марина Влади в туго перехваченном по талии плаще французской работы. - Как ты здесь оказалась? - запинаясь, спросил я. - Я тебя ждала. - Она усмехнулась и пошла к площади Льва Толстого, легко постукивая немыслимо тонкими каблучками. Удивительно, но были мы совсем одни на всем Конногвардейском, и я один любовался ее походкой, и ветер с Аптекарского острова шевелил ее соломенные волосы только в мою честь. |
