|
- Ты ведь рыжего чувиха? Рыжего, клетчатого? Того, с "Победой"? - спросил я, волоча за ней левую ногу, чтобы не особенно шлепала расслоившаяся в эту тревожную ночь подошва. - Это он так считает, - ответила она печально, - а на самом деле я твоя чувиха, Самсик, твой кадр. - Как тебя зовут? - спросил я, задыхаясь; вот именно - задыхаясь. - Арина Белякова. - А где ты учишься? - Рядом, в медицинском. Боги, боги греческие и римские! - А где ты живешь? - В Бармалеевом переулке. Знаешь? Боги, боги петербургские, невские и чухонские! - Хватит тебе ногу тянуть, Самсик! Шлепай своими опорками сколько хочешь. Все равно я тебя люблю. Ну, обними меня за плечи, не бойся. ...Между тем, пока Самсик обнимал крепкое, немного острое плечо Арины Беляковой, обстановка в штабе комсомольской дружины резко переменилась. Распалившийся от стихов Крюшкин бил теперь металлическим голосом в цель - в ампирную люстру: В наших жилах кровь, а не водица! Мы идем сквозь револьверный лай! Дружинники с новой энергией кромсали брюки стилягам, выстригали на их головах карательные полосы и тонзуры, фотографировали всех этих "кто нам мешает жить". Сержант, тихо матерясь, пил в углу чай с еврейской пастилой. ...А в Бармалеевом переулке возле дома Арины Беляковой царило странное оживление. Жильцы покидали свой дом, гранитную твердыню с колоннами черного мрамора, бывшее посольство бухарского эмира в Санкт-Петербурге. - Вредительство, - разъяснял обстановку домоуправ, человек старой закалки. - Никак они нам, товарищи, не дают спокойно жить и строить. Ну, ничего, сейчас приедут, разберутся. Жильцы, однако, возражали, что он опять не тех вызвал, что вызывать надо не "товарищей", а обыкновенную пожарную команду. Дом, собственно говоря, пока не горел, но все его коммуникации - электрические провода, телефонные, радиотрансляция, газ, канализация, паровое отопление - были раскалены до последней степени, светились сквозь стены всеми цветами спектра, рисуя в глухой ночи Бармалеева переулка удивительно красивый потрескивающий каркас. Дом был готов для любви. - Вот удача, - прошептала Арина Белякова, - предки теперь до утра на чемоданах просидят. Она скользнула за афишную тумбу, потянула Самсика, пробежала вместе с ним открытое пространство, пролезла во двор и припустила к черной лестнице. Самсик бежал за ней - что же ему оставалось делать? - бежал за мелькающей в темноте белой гривой, похожей на лисий хвост, бежал с заячьим сердцем... заяц преследовал лису, обмирая от страха. Он прекрасно понимал, куда идет дело - к роковому моменту, к скандалу, к катастрофе, к разоблачению! Эта медичка не ограничится объятиями и поцелуями, блаженным трепетом, который в их кругу назывался "обжимоном" и был для Самсика пределом мечтаний. |
