|
Возле зеркала в задумчивой позе, словно Принц Датский, с Кларой на руках стоял Тандерджет. Девушка то ли спала, то ли была в обмороке, и ее кривоватые ножки в сморщившихся чулках беспомощно раскачивались, словно сосиски недельной свежести. - Что они ищут? - спросил Хвастищев, глядя на рыщущих гардеробщиков в голубой с позументами униформе. - Золото, - равнодушно сказал Пат. Старческие пальцы цепко хватали и рассовывали по карманам золотые кругляшки. - Кларкино монисто, - сказала Тамара, - рассыпала, идиотка! - Усе у пол ушло, к мышкам, - хихикнул один из гардеробщиков. - Паркетик-то сплошные щели, и то правда, двести лет отель без капитального ремонту... - Встать! Страшный суд идет! - гаркнул Хвастищев и слегка поддел носком ботинка вторую генеральскую задницу. Миг, и перед ним возникла внушительная фигура с величественным зобом, прозрачным ежиком волос и черными, полными застоявшегося сахара вишенками глаз. Еще миг, и Хвастищев его узнал, узнал, содрогнулся... - Оденьте даму, - сказал он, борясь с дрожью и показывая на Тамарку. - Так-так, - сказал гардеробщик солидно, покровительственно, пожалуй, даже с некоторым начальственным благоволением. - Кажется, передо мной небезызвестный товарищ Хвастищев, Радий Аполлинариевич? - Откуда вы знаете? - Хвастищев растерялся, как растерялся когда-то тот жалкий магаданский школьник перед черной неуклюжей "Эмкой" с зашторенными окнами. - А вот прочел вчера в газете и сразу догадался, - с многозначительной улыбочкой гардеробщик отстегнул клапан кителя и извлек газетную вырезку с жирными буквами заголовка "Ответственность перед народом". - Ваше заявление. Радий Аполлинариевич. Первейший долг каждого художника, пишете вы, трудиться для народа, создавать возвышенные и прекрасные образы наших современников. Золотые слова, товарищ скульптор! Он развернул перед Тамаркой ее макси-шубу на рыбьем меху, а сам все смотрел на Хвастищева, а тот прислонился к стене, дрожа от унижения и безысходной тоски. У зеркала Патрик Тандерджет декламировал на ухо Кларе поэму Алена Гинзберга "Вой". - Трудиться для народа, создавать возвышенные и прекрасные... - звучал в ушах Хвастищева голос страшного старика, вернее, не старика вот этого в холуйской униформе, а того, кого он узнал, кого уже вспомнил почти до конца. - Хам, хам паскудный, - забормотал он, - сейчас ты увидишь, сейчас... Тамарка приблизила к нему свои губы: - Радик, не связывайся с ним. Он какой-то полковник, мы тут все у него на крючке. - Как его фамилия? - спросил Хвастищев отважно и сжал Тамаркино плечо. Сейчас все выяснится. Сейчас все прояснится до конца. - Шевцов, кажется, - сказала она. - Да, Шевцов. . |
