|
Кем он был? Почему он хотел увести драгоценную для всякого советского человека машину к врагу? Какое счастье, что он задержался в блиндаже, ведь тогда предатель застрелил бы и его, как застрелил водителя, и уже приближался бы к немецким позициям. А сейчас, что делать сейчас? Единственный свидетель – мертвец, рядом труп «непосредственного начальника». Да ведь и товарищи как‑то не доверяли этому майору. Рассказывали, что в день приезда его в часть при странных обстоятельствах погиб младший лейтенант Сергеев… В этот же день… Теперь многое становилось ясным.
Свою часть Иннокентий так и не догнал. «Катюшу» сдал на первой же батарее, рассказал о майоре. «Проверим, – сказали ему, – а сейчас получите назначение в артдивизион». Все остальное время, до дня ранения, пробыл в противотанковых частях. Иногда вспоминал станицу Павловскую, майора, и было страшно: «А вдруг не поверят… Не поверят!..» Это было малодушие, и вот сейчас томительные недели заключения, допрос за допросом, наконец военный трибунал, – За убийство старшего по званию старший лейтенант Нартов Иннокентий Георгиевич приговаривается к смертной казни, расстрелу… – звучал в его ушах голос председателя трибунала. Последнее слово… Иннокентий собрал всю свою волю и сказал твердо: – Прошу заменить мне «штрафной». Поверьте, я не последний человек, искуплю свою вину… – Поздно, – сказал один из судей, – у вас одна рука. – Настоящий человек и одной рукой может многое натворить, к тому же у него правая в порядке… – заметил председатель трибунала. – И обстоятельства дела не совсем ясны… Доверим? А, товарищи судьи?.. Тем более что Нартов сам признал факт убийства. Штрафная. Высокий статный полковник зычно кричит: – Смирно!.. Штрафники, у меня сменился дважды состав батальона, у меня нет и не будет не искупивших кровью. Я вас сделаю людьми, ребята. Утрем нос гвардейцам! За взятие высоты сто тридцать восемь обещаю свободу, с командованием договорено. Каждый, кто взойдет на вершину, даже если не будет ранен, получит право вернуться в свою часть! Это точно… Пятеро взошло на вершину… Среди них были и старше тебя по чину, Иннокентий, но в трудную минуту они поняли, что ты воин, воин с головы до пят, как есть прирожденные музыканты, каждая «жилочка» которых живет музыкой и для музыки. И они беспрекословно слушали тебя и тогда, когда вы шли вверх, и тогда, когда вы впятером отбили одну за другой шесть немецких атак. Потом на холм вскарабкался «джип». Полковник сам вел его. – Там у меня на заднем сиденье бочоночек, это дело мы сейчас отметим. Вы сидели на холме. Кольцом разбегались вокруг холма взятые линии обороны. Свои и чужие усеяли склоны. Вы пили красное густое вино, не чувствуя запаха, не зная опьянения, а внизу светился и играл на солнце Днепр, свободный, просторный, могучий. – Не был бы штрафником, – сказал полковник Иннокентию, – быть бы тебе с золотой звездочкой, Героя бы дали, а так получишь Красную Звезду – и прямиком к жинке… А вот мне, пожалуй, еще один состав штрафников получать… – Что за пир горой? – раздался голос. На холм неслышно поднялся генерал, его гвардейцы уже окружили холм, копошились в немецких траншеях. – Вы, товарищ генерал, к нам не подмазывайтесь, – ответил полковник. – Мы поработали, дай бог всякому… Генерал принял из рук Иннокентия немецкий складной стаканчик с вином, выпил за победу. – Как же ты одной рукой управлялся? – спросил он Иннокентия. – Заряжал‑то как? Иннокентий усмехнулся, протянув руку, взял с убитого солдата автомат и дал очередь в вечернее небо. |
