Наконец стемнело. Мы вернулись к скамейке. Валька отвязал песика и, отстегнув ремешок, с размаху хлестнул белый комок.

– Теперь мне домой и носу нельзя показать, – сказал он.

– А пес‑то как помчался, – сказал я. – Видно, дорогу знает…

– А шут с ним, пусть живет… А ты, Мишка, не женись, понял?

Я повел Валентина к себе. А назавтра к нам заявилась – и откуда она узнала адрес нашего общежития? – Валькина супруга.

– Валька, домой! – закричала она с порога. – Валька, немедленно домой!

– Я здесь останусь! – упрямо заявил Валентин. – Мне и здесь хорошо. – Он, однако, поднялся с койки и стал заправлять тельняшку в штаны.

– Ты слышишь? И без всяких разговоров! Домой!

Широкоплечая, пышущая здоровьем девчонка с выпуклыми голубыми глазами вдруг вцепилась в Валентина своими полными, видимо цепкими, руками и заревела белугой. «Домой! Домой! – повторяла она, топая ногами. – Немедленно домой!»

– Ты уж извини, – смущенно сказал Валентин. – Она у меня такая, понимаешь, любит меня.

Валентин узнал, что я умею рисовать, и сразу же договорился со своим начальством о том, чтобы мне дали работу. Я должен был оформлять клубную газету и дежурить в библиотеке, помещавшейся внутри клуба, в маленькой комнате без окон. Работа мне понравилась. Еще бы, я имел теперь свой тихий угол, в котором мог делать все, что хотел, а читать и заниматься хоть всю ночь. Правда, у входа в клуб стоял часовой, и я вечером прощался с ним, делая вид, что ухожу, а сам огибал здание клуба и через заросший дикий сад тихонько забирался в кинозал, а оттуда в свою библиотеку. Часам к двум ночи меня смаривал сон, я расстилал на полу карты, которые использовались для лекций о международном положении. Карт было много, и у меня получалась мягкая постель. Денег мне, правда, не платили, но дали пропуск в совершенно закрытую офицерскую столовую. Я всегда чувствовал устремленные на меня любопытные взгляды и никак не мог понять, почему это моя особа вызывает такой интерес. Помню примечательный для того времени разговор. Третий день подряд нам на первое подали щи из кислой капусты. Это была кисленькая водичка, в которой плавали листья какого‑то странного растения. Сидевший за моим столом офицер вяло отхлебнул немного и спросил:

– Кажется, вчера было то же самое?

– Уже три дня, – ответил я ему, ничего не подозревая.

– Вы считаете, что… – лейтенант строго прищурил глаза, – что пришла пора заняться персоналом столовой?

– Давно пора, – быстро ответил я. Лейтенант встал, подошел к дежурному, о чем‑то зашептался с ним. Потом они пригласили по одному офицеру от каждого стола и заспорили, но лейтенант, мой сосед, довольно громко сказал, показывая на меня:

– И товарищ так же считает…

Это, как ни странно, и решило вопрос. Тут же была создана комиссия, и все отправились на кухню, а заведующая столовой, высокая дебелая женщина, с таким треском закрыла фанерный ставень у окошка «выдачи», что мои надежды на второе блюдо пришлось оставить.

Я чувствовал, что сыграл в этой истории какую‑то странную роль, но ничего не мог понять. Рассказал о случившемся Валентину. Тот что‑то минуту соображал, а потом разразился таким хохотом, что я еле его успокоил.

– Так это был ты? – всхлипывая, говорил Валентин. – А заведующую сняли, и вообще суд будет. Так это был ты? Ой, не могу.

Оказывается, мое появление в закрытой офицерской столовой произвело сенсацию. Согласно особому распоряжению офицер мог прийти в закрытую столовую не в форме только во время выполнения оперативного задания.