|
- Мишшш-ка, - шепнул он. - А ты, кажись, по дороге ко мне сначала к Ваньке заезжал Шувалову... Опять ковы противу меня? Опять слетаетесь требуху мою клевать, воррроны? - Нос-то у тебя долог, - ответил брат, - а откеда дерьмом понесло, того не чуешь... Ведомо ли тебе, что австрийский канцлер Кауниц чуть ли не полы у маркизши Помпадур в сенях моет? Алексей Бестужев даже растерялся, но тут же огрызнулся. - Вранье, - сказал. - Кто поверит в сие? Парижу с Веной в друзьях не бывать. Бурбоны с Габсбургами еще со времен кардинала Ришелье царапались. Двести тридцать лет вражда их длится... А наш враг - Фридрих: он Силезию у австрияков отхватил, значит, нам прямая выгода Вены держаться. Поелику Вена, по нраву нам, зуб на турок имеет. А в морях мира да будет навечно Англия, крепкая и денежная... Вот и все. Вот тебе система моя! - Фридриха потоптать надобно, - кивнул Михаила Бестужев в согласии. - Но, гляди сам, как бы не обмишурили тебя лорды. - Меня? - захохотал канцлер. - Да я маркиза Шетарди <Маркиз Шетарди - посол Франции при русском дворе; помогал Елизавете взойти на престол, добивался от нее свержения Бестужева; из-за интриг Шетарди Россия вынуждена была пойти на разрыв дипломатических связей с Версалем.> и того сковырнул отсюда. А уж как силен был! В одном шалаше с императрицей костры жег.., целовался с нею! Только его и видели... И снова посмотрел Михаила Петрович на красавицу жену: безъязыкая, где-то она ныне мается? И - позлобел на брата: - Ты и русских людей, по дружбе с Бироном, сожрал тысячами! Даже бровью не повел канцлер. Ответил с вызовом: - Так и что с того? Меня жрали, и я жру. Вот, выходит, мне и хлеба не надобно. Коли нужда явится - тебя, брат, тоже сожру, и на тот день сытым буду! - Душегуб ты, Алешка, - сказал Бестужев-старший, вставая. - Не токмо кровь на тебе, а и...крамола! Вор ты, погубитель... Канцлер, побелев, вцепился в брата; Михаила Петрович как-то извернулся и огрел его дубиной своей вдоль спины. Но не рассчитал сил. Великий канцлер прямо перстнями, да в лицо ему - рраз! Покатился старый вельможа с лестницы, а за ним и палка его - тык-тык-тык по ступенькам. Внизу завизжала карлица: - Батюшка Михаила.., ой, родненький мой! - Цыц, - сказал ей тот, поднимаясь. - Цыц, Нюшка... Встал старый дипломат, смахнул кровь с лица, а наверху - канцлер. И поклонился брат брату - старший младшему: - Ну, спасибочко, братец, за привечаньице. Угостился я славно. Но с сей минут - враг я тебе кровный и страшный! И - ушел, грохоча палкой. А канцлер в тот же день запил. Пил много, в похвальбе и в лютости. Да все с актерками итальянскими. Опять Санти, опять Функ, опять Прассе... На пятую ночь разгула, в самый-то его угар, ворвалась жена - графиня Альма Беттингер (пиявица, чтоб ей сдохнуть, которую он еще молодым из прусских земель вывез). - Встань! - сказала по-немецки, ибо другого языка не ведала. - Встань, хоть мертвый встань. Тебя императрица зовет... Актерок прочь выгнали. Бестужев лег на диван, закатал рукав камзола. Тупо и пьяно смотрел старик, как нож цирюльника рассек ему руку. Черная густая кровь, перекипев от бешенства, хлыстом ударила в чашку... - Еще, - велел канцлер, и ему подставили вторую посудину. - Не жалей! - И щедро наполнил кровью третью чашку (последнюю). Встал. Пошатнулся. Вытер лысину льдом. Натянул парик. Поехал... Летний дворец, строенный посреди Летнего сада, был в этот час темен, как гробовина. |
