А мне в ответ удивленно, но вежливо:

– Благодарствую, божий человек.

Ой, мамочка! Да неужто пронесло?! Вот что значит ста¬тус блаженного. Свезло так свезло, как говаривал госпо¬дин Шариков. Но кнопочка, которую перепутал при на¬жатии, по прежнему продолжала на полную мощь выра¬батывать эту самую дурь. По максимуму.

– Да ты пожуй, пожуй. Он, чай, вкушнее мальца будет. Али человечинка слашче? Привык? – И хихикаю, как идиот.

Хотя нет, почему как?! Он самый и есть. Во всей своей красе и... дури! Только только судьба мне улыбнулась, только только осенила крылом нечеловеческого гуманизма, едва успела ласково шепнуть: «Живи, малыш», а я что в от¬вет? Нет, мол, хочу в покойники и баста. Главное, никогда не считал себя дураком, а тут... И обиднее всего, что весь мой труд пошел насмарку. Хорошо хоть догадался изме¬нить голос, да и то – не заслуга это, а, скорее, привычка. Я уже три дня как шамкал да повизгивал, вот и продолжал говорить точно так же.

«Вот теперь тебе точно песец»,– задумчиво сказал внутренний голос Чапаеву.

М да, пес с ним, с Василием Ивановичем. Сам напро¬сился. А вот Петьку, который Ванька, жалко. Он то, в от¬личие от меня, свою роль исполнил на все сто – хоть сей¬час во МХАТ. Ну извини, парень. Плохой тебе режиссер достался. Константин, но не Станиславский.

Или попытаться исправить? А как?

Ага, вон уже и за сабли народ схватился. Кое у кого из самых нетерпеливых клинки из ножен поползли. Что ж, негодование объяснимо. Самое время оборонить царя от насмешек, тем более что труда это не составит.

– Дозволь я его, царь батюшка,– кривится в недоб¬рой улыбке лицо царевича.

–     Ишши, ишши, Мал юта, свово мальца! – отчаянно взвизгнул я, заметив мужика в треухе,– Чуток ошталось тебе ишкать то. Вшего два лета ш половинкою.

Царь растерянно оглянулся.

– Это кто, Гриша? – спросил он удивленно.

– Юрод Мавродий, а прозванием Вещун,– хмуро от¬ветил тот.– Стрельцы ныне сказывали: «Что ни поведает, все сбывается».

–  Вона как, – удивился царь и посочувствовал: – А тебе, вишь, худое напророчил.

– Да у него, окромя худого, и нет ничего на языке,– сумрачно ответил Малюта.

«Чего это так сразу ярлыки то вешать?!» – возмутился я и тут же «исправился».

– А внуки у тебя шлавные народятшя. И умные и при¬гожие. Ходить им в венцах нарядных да в одежах бога¬тых,– выдал я после секундного раздумья.

– А ты – одно худое,– попрекнул царь и с любопытст¬вом спросил: – Можа, и мне что насулишь, божий чело¬век? Скажи как есть, я не обижу.

А вот тут проблема. Я имею в виду доброе. Нет, может, оно что и было хорошего, только я об этом не читал. Но опять говорить гадость – тоже не с руки. Фортуна – де¬вушка капризная, да к тому же экономная. Боюсь, что ли¬мит удач для меня на сегодняшний день закончился .Разве что нибудь ужасное, но к самому царю отношения не имеющее? За такое и впрямь не накажет – ему ж на людей плевать.

– Огнь великий зрю,– с завыванием произнес я,– Идет он к граду твому, шпешит, торопитша. Ныне рано ишшо, а в другое лето жди его, Ванятка. Жди да бойша. Бойша и молиша.

Хотел дальше завернуть что нибудь эдакое, но не стал. Очень уж мне глаза его не понравились. Помнится, у сосе¬да психопата из квартиры напротив они перед припадком точно так же мутнели, словно пленочкой подергивались.

«Кажется, плохо у меня с нейтральным получилось,– с тревогой подумалось мне,– Не иначе, опять впросак по¬пал.