У него это так хорошо вышло, и сама улыбка получи¬лась столь мягкой и мечтательной, что я на секунду даже залюбовался.

–А про меня словечко не молвишь? – Это он мне уже в спину.

– Царский венец тебе уготован,– бросил я через плечо и вышел, крепко держа за руку мальчишку.

Как отреагировал на такое пророчество Борис Году¬нов – а больше быть некому,– я не видел. Не до того мне было. Все внимание на младшем Висковатом. Если он сейчас, на финише нашего представления, заорет: «Мама!» и рванется наверх – пиши пропало. Но мальчик послушно шел и даже продолжал бубнить.

Мы уже вышли на крыльцо, как меня словно кто то с силой толкнул в спину – на соседнем подворье раздался душераздирающий крик.

«А дочке то у казначея всего пятнадцать исполни¬лось,– вспомнил я,– Совсем еще девочка».

И тут же еще один – на этот раз женский.

Мы оба повернули головы. К сожалению, крыльцо в хоромах Ивана Михайловича было высоким – происхо¬дящее у соседей на просторном дворе перед теремом я увидел, как на ладони. Увидел и остолбенел. Картина, от¬крывшаяся моим глазам, была и впрямь страшна. Твори¬мое под непосредственным руководством двух Иоаннов, старого и молодого, зверство оказалось настолько диким, что я даже не догадался закрыть мальчику глаза.

Изнасилование, конечно, мерзко, никто не спорит, но помимо него нас ждало зрелище поэкзотичнее. Вы никог¬да не видели, как человека перетирают надвое? Да да, я не оговорился. Именно перетирают, используя для этого обычную толстую веревку, ну, может, просмоленную для прочности – я в такие подробности не вдавался. Двое за¬гоняют ее человеку между ног и, держа за концы, наярива¬ют, как двуручной пилой. Прочие держат перетираемого за руки и за ноги, чтоб не трепыхался. В данном случае это была перетираемая, то есть жена Фуникова.

О дальнейшем рассказывать ни к чему, и смаковать увиденное не собираюсь. Могу сказать только одно – по сравнению с этим изнасилование выглядит как детский лепет на зеленой лужайке.

– Не смотри,– опомнился я наконец и закрыл млад¬шему Висковатому глаза, но было поздно, и он увидел предостаточно.

Я прикусил губу и, стараясь не ускорять ход, продол¬жал тихонько брести дальше, медленно шаркая босыми ногами. За калитку мы уже вышли, но возле нее остава¬лись стоять стрельцы. Скорее всего, они не смотрели в нашу сторону, но зачем рисковать? Корабли чаще всего тонут либо в начале плавания, либо в самом конце, разби¬ваясь о прибрежные скалы. Было бы обидно «утонуть», когда спасение мальчишки так близко, и я продолжал тя¬жело ступать по доскам, которыми были застелены все улицы внутри Кремля.

На душе было тяжко. Меня не в чем упрекнуть, да и сам я понимал, что сделал все, что мог, и даже с верхом. Оста¬новить кошмар просто не в моих силах. Но, господи, если бы кто знал, как мне хотелось его прекратить!

И пока мы брели, постепенно удаляясь на безопасное расстояние, девчонка и женщина постарше все кричали, истошно голося почти без перерыва и без пауз. И каждая из них звала на помощь маму.

– Бу бу бу бу,– раздалось слева.

– Теперь можешь перестать,– сказал я мальчику.

–  Бу бу бу,– ответил он.

Не понял.

Я остановился и присел возле него на корточки.

–  Мы выиграли,– грустно сообщил я,– Отбой.

–  Бу бу бу,– возразил он, пребывая в ступоре.

Глаза тупо смотрели на кончик носа, а кисть руки

по прежнему оставалась неестественно изогнутой. Это был довесок к сегодняшним событиям.

Умеют ли сейчас лекари на Руси выводить из шока, я не знал. Оставалось надеяться, что умеют.

– Мы тебя обязательно вылечим,– заверил я его, ста¬раясь убедить самого себя.