Бриз стих в девять вечера, как это
bqecd` бывает в этих краях, и со стороны Средиземного моря
доносилось лишь теплое соленое дыхание. Иногда, поднимая
американский ветер, мимо них проносился джип, с прищуренными в
целях маскировки глазами фар. Полоски света из узких щелей чуть
разрывали темноту. Митчелл и Руфь обняв друг друга, молча сидели
на мягких подушках, а старинная, слегка потрескивающая пролетка,
становился для них все дороже, ближе и роднее.
Не доехав одного квартала до дома Руфи, они вылезли из
древнего экипажа, поскольку те, у кого она снимала комнату, были
людьми чрезвычайно высоконравственными, и не одобряли её встреч с
солдатами. Миновав угол, на который как-то утром в пятницу в
прошлом году упала бомба с итальянского самолета, и убила сразу
сто тридцать человек, они свернули на улицу, где жила Руфь. За
затемненными окнами домов кто-то разучивал третью часть
скрипичного концерта Брамса, и Митчелл улыбнулся, подумав, что
одним из самых ярких воспоминаний о Тель-Авиве у него будет
звучащая из множества распахнутых окон музыка Чайковского, Брамса
и Бетховена. Неистово рвущиеся к культуре обитатели города с
бесконечным и фанатичным упорством разучивали свои пассажи и
каденции.
Окна всех домов были затемнены, и лишь в одном из окон
третьего этажа, в той квартире, где жила Руфь, едва виднелась
узенькая серебряная полоска. Увидев свет, они в замешательстве
замерли на месте.
— Она не спит, — сказала Руфь.
— Неужели она все время бодрствует? — раздраженно спросил
Митчелл.
Руфь хихикнула, поцеловала его в щеку и сказала шаловливо:
— Не спать вечно она не может. Давай пока прогуляемся и
вернемся, когда она уснет.
Митчелл взял её за руку, и они медленно направились в сторону
моря. Солдаты, проститутки и почтенные грузные пары неторопливо
двигались вдоль пляжа по бетонному променаду. Средиземное море
тихо дышало под серебряной луной, набегая на берег крошечными
пенными языками с нежным шепотом, совсем не похожим на рев
Атлантического океана дома, на северо-восточном побережье Америки.
В кафе, в сотне метров от них, струнный квартет играл какой-то
вальс Штрауса так, словно Вену не захватили нацисты и вальсы
Штрауса не стали добычей врага.
Митчелл и Руфь спустились с променада на пляж. На ступенях
лестницы им повстречался слабо держащийся на ногах младший капрал
с девицей. Увидев лейтенанта, капрал замер и судорожно отдал
честь. Встреча со столь высоким чином произвела на младшего
капрала сильное впечатление, и его рука у козырька фуражки слегка
дрожала. Митчелл небрежно козырнул в ответ, а Руфь засмеялась.
— Над чем ты потешаешься? — спросил Митчелл, когда они прошли
мимо младшего капрала.
— Я смеюсь каждый раз, когда ты берешь под козырек, —
ответила Руфь.
— Но почему?
— Сама не знаю. Смеюсь и все. Прости меня. — Она сбросила
туфли и двинулась босиком по песку у самой кромки воды. Волны,
побывавшие в Гибралтаре, Тунисе, Сиракузах и Александрии теперь
нежно ласкали её маленькие ступни. — Средиземное море, — протянула
она. — Как я ненавижу это Средиземное море.
— Что тебе в нем не нравится? — спросил Митчелл, любуясь чуть
колеблющейся лунной дорожкой.
— Я провела в этом море тридцать три дня, — ответила Руфь. |